Григорий Антонович даже немного напрягся, вспоминая детали конфликта с этими лютыми деятелями. Он, ко всему прочему, хорошо теперь помнил и себя; помнил, что он сам, и другие Воители Гнева – величайшие воины во вселенной. Их мощи нет предела, они сами – оружие, а их доспехи почти неуязвимы. Воители Гнева – живые существа, но их сущность записана на имитации специального устройства, внедренной в генетический материал, которая называется личностная матрица. Разрушить матрицу невозможно, потому как она представляет собой нечто нематериальное, что конкретно – Григорий Антонович почему-то вспомнить не мог. Но он точно знал, что личностная матрица каждого Воителя регулярно, через некие малые промежутки времени, копируется, используя специальный уникальный код. Код личностной матрицы создаёт скопированные элементы, называемые сигнатурами возрождения, на любом носителе. К примеру – матрица может быть скопирована на поверхность ближайшей планеты (тогда там просто останется крохотный непонятный узорчик), на фотосферу звезды, на магнитный полюс, да хоть на реликтовое излучение. Словом, технология универсальная, поэтому определенная часть космоса просто кишит этими сигнатурами возрождения, накопленными за столетия. И потому-то Воителя Гнева уничтожить полностью невозможно. Точнее, возможно, но только в теории.
Воители – невообразимое творение Сияния Звёздной пыли. Можно сказать, именно благодаря созданию этого ордена, Ковчег до сих пор не смог пожрать все их миры. У самого Ковчега таких войск нет. Однако кое-что подобное, они всё-таки сумели сотворить.
Там, на Галосе, на мрачном спутнике мертвой планеты, что была выжжена войной, среди нескончаемых дождей из жидкого метана, сразились тогда Воители с Ангелами Тишины.
Григорий Антонович даже чуть усмехнулся, когда в памяти встали образы этих Ангелов – щупленькие и тонкие, как их только не сдували ветры тяжелой атмосферы Галоса?! Но на деле они были искусными мастерами уничтожения. Их тщедушные тела покрывала тонюсенькая плёночка (как обёрточный полиэтилен, в который они на рыбалку бутеры заворачивали) непреодолимого силового поля. А мощь этих «доходяг» позволяла им в щепки разносить скалы одним неуловимым движением…
– Оказалось, что правители Радужного Ковчега, – вновь в колодце стал слышен голос Кдахны, – не просто щедро оплатили это предательство, они приняли его, мерзавца, в род властелинов. Вот какова оказалась цена алчности. Теперь его имя недостойно упоминаться среди нас, и зовём мы его – нечестивец.
– Я, кажется, понимаю, как это произошло. Он приказал всем сложить доспехи и оружие, а затем отключить волю, так?
– Истинно так, Могучий Мьорр. Ты прав. Воители Гнева не в силах ослушаться приказа Верховного вождя, каким бы приказ не был. Вот так он и сдал нас всех.
– А дальше? Что Радужный Ковчег сделал с нами? Неужели премии лишил, или выговор, не дай Бог, да с занесением, как недавно Витьку Ерохину влепили за то, что он прямо на планёрке…
Кдахна вздохнула, поняв, что Мьорр вновь ускользает от нее, оставляя наедине с плешивым логистом, и бросила ему в лицо кусочек пламени, что оторвала от своей руки. Григорий Антонович осёкся, и сразу же перед ним возник пейзаж, который столько раз он наблюдал в своих чумных незапоминающихся снах. Яркое от близких звезд и туманностей розоватое, чужое небо, в центре которого висит гигантская глыба, переливающаяся всеми цветами. Радужный Ковчег, как есть. Колоссальный корабль-дом для целой расы. Григорий Антонович ужаснулся грандиозности увиденного и шмыгнул куда-то вглубь себя, уступив снова место Мьорру.
– Дальше, Могучий, всех выживших в той последней битве Воителей отправили в ссылку, – прервала Кдахна воспоминания Григория Антоновича, – в разные, немыслимо далёкие миры, вроде этого. Как же тебе нелегко, наверное, в этом…теле.
– Не знаю, – сказал Мьорр, трогая лысину. – Моя сущность дремала, а жила только малая часть, что не имеет прямого доступа к памяти. Да и тело, знаешь, не такое уж прям! А вообще, нормальное, кстати, есть и похуже. Вот, видела Толяна из третьего подъезда?! Вот он жирдяй, а я…
– Гриша, завязывай, – снова прервала его Кдахна.
Мьорр вздохнул и опустил глаза. Молчание снова воцарилось на балконе, оба пылающих силуэта вновь беззвучно глядели в застывшее небо и чуть касались друг друга язычками пламени, обмениваясь информацией. Кдахна понимала, что ему тяжело отделять высшую часть своей сущности от другой, не столь высокой, к которой он так прикипел, и которая все эти годы воображала себя единой, целостной личностью.