— Да, да, — нетерпеливо прервал Холмс. — Но вы сказали, что я не слышал еще самого худшего. Верно, и вот вам факты. Незадолго до смерти Трелони изменил свое завещание. Суровый старик считал свою племянницу слишком легкомысленной и лишил ее наследства. Он завещал все доктору Полу Гриффину, моему племяннику. Сэр, это скандал на всю округу! Две недели спустя Трелони был найден мертвым, и теперь моего несчастного племянника все подозревают в убийстве.
— Пожалуйста, изложите нам подробности, — попросил Холмс. Прежде всего, — продолжал священник, — я должен сказать, что Трелони был человек строгих и непреклонных взглядов. Мне так и кажется, будто я вижу его — высокого и широкоплечего, с большой головой и седой серебристой бородой, — стоящего на фоне вспаханного поля. В своей спальне каждый вечер перед сном сквайр имел обыкновение прочитывать главу из Библии. После этого он заводил часы, у которых к этому времени почти кончался завод. Ровно в десять вечера он ложился и вставал в пять утра.
— Один момент, — вмешался Холмс. — Нарушал ли сквайр когда-нибудь этот установившийся порядок? Да, если он погружался в чтение Библии, то мог просидеть допоздна. Но случалось это весьма редко, мистер Холмс, и, я думаю, такие отступления от правил можно не принимать во внимание.
— Продолжайте, пожалуйста, все ясно.
— Я должен отметить, к сожалению, что сквайр никогда не был в хороших отношениях со своей племянницей. Его строгость иногда доходила до жестокости. Помню случай, когда два года назад он избил девушку ремнем и несколько дней держал ее взаперти на хлебе и воде только лишь из-за того, что она поехала в Бристоль послушать комическую оперу. Я до сих пор помню, как она плакала, и слезы текли по ее розовым щекам. «Старый дьявол! — всхлипывала она. — Старый дьявол!..» Вы, конечно, простите невоздержанность ее языка…
— Насколько я понимаю, будущее состояние молодой леди зависело всецело от этого наследства?
— Вовсе нет. Ее жених, мистер Эйнсуорт, подающий надежды молодой человек, уже пробил себе путь в деловом мире. Сам Трелони был одним из его клиентов. — Мне кажется, что я обнаружил в ваших словах опасение за судьбу племянника, — сказал Холмс. — Вероятно, доктор Гриффин был в дружеских отношениях с Трелони, если тот завещал ему наследство?
Священник неловко заерзал на кресле.
— Да, в самых дружеских отношениях, — ответил он поспешно. — Действительно, доктор как-то спас Трелони от смерти. Вместе с тем, должен признаться, мой племянник всегда был вспыльчивым, необузданным человеком. Его невоздержанное поведение в конце концов привело к тому, что местные жители стали с предубеждением относиться к нему. Если полиция окончательно утвердится в мнении, что сквайр умер насильственной смертью, Гриффину будет угрожать немедленный арест… Эппли сделал паузу и оглянулся. Раздался чей-то повелительный стук. Тут же дверь распахнулась, и мы увидели миссис Хадсон, выглядывающую из-за спины низенького худощавого мужчины с крысиным лицом. Он был в клетчатом костюме и котелке. Когда взгляд его холодных голубых глаз упал на викария, он остановился у порога с возгласом удивления.
— Вы обладаете замечательной способностью, Лестрейд, появляться в самый неожиданный и драматический момент, — лениво заметил Холмс.
— И это ставит некоторых в затруднительное положение, — ответил детектив, положив свою шляпу рядом с газовой печкой. — Ну-с, присутствие в вашем доме этого почтенного джентльмена, бесспорно, свидетельствует о том, что в настоящее время вы заняты уютным маленьким домом в Сомерсете. Факты весьма определенны и ведут в одну сторону, как указательные столбы. Не так ли, мистер Холмс?
— К несчастью, указательные столбы можно легко повернуть в любую сторону, — ответил Холмс. — В прошлом мне неоднократно приходилось доказывать вам эту истину, Лестрейд.
Сыщик из Скотленд-Ярда вспыхнул от злости:
— Всякое бывает. Но сейчас у меня нет никаких сомнений. Перед нами налицо и мотив преступления, и возможность его совершения. Мы знаем, кто преступник, и нам остается выяснить лишь, каким образом было совершено убийство.
— Я утверждаю, что мой несчастный племянник!.. — вскричал священник в отчаянии.
— А я ведь не назвал имен!
— Но с того момента, как вам стало известно, что он был личным врачом сквайра, вы не скрывали, что считаете моего племянника убийцей. Всем ясно, что только Гриффину выгодно было это злополучное завещание.
— Вы забыли еще упомянуть о его личной репутации, — мрачно добавил Лестрейд.
— Он необуздан, да; романтичен, вспыльчив, если вам угодно. Но быть хладнокровным убийцей — никогда! Ведь я его знаю с пеленок…
— Ну, поживем — увидим… Мистер Холмс, а я очень хотел бы поговорить с вами.
Во время этой словесной перепалки между нашим клиентом и Лестрейдом Холмс смотрел на потолок с отсутствующим, рассеянным выражением лица. Я замечал это у него только в тех случаях, когда он чувствовал, что уже держит в руках какую-то трудно уловимую нить улик, все еще скрытую в лабиринте множества фактов и подозрений.
Внезапно Холмс поднялся и обратился к мистеру Эппли:
— Вы собираетесь возвратиться в Сомерсет днем?
— Да, поездом в два тридцать из Паддингтона. — Священник вскочил, и его лицо окрасилось легким румянцем. — Неужели я могу рассчитывать, мистер Холмс?
— Да, мы с мистером Уотсоном поедем с вами. Пожалуйста, попросите миссис Хадсон вызвать кэб.
Наш посетитель бросился вниз по лестнице.
— Довольно любопытное дело, — заметил Холмс, наполняя свой дорожный кисет табаком.
— Я так рад, что наконец мы увидели все в надлежащем свете, дружище,
— заметил я. — Мне сначала показалось, что почтенный Эппли выводит вас из себя, особенно когда он начал распространяться о своей ранней склонности к медицине и о рассеянности, из-за которой мог бы оперировать пациента без всякой на то надобности.
Впечатление от этого как будто бы безобидного замечания было поразительно. Сосредоточенно поглядев перед собой, Холмс быстро встал.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Черт возьми!
Щеки его слегка порозовели, а в глазах появился блеск, который был мне так хорошо знаком.
— Как всегда, Уотсон, ваша помощь просто неоценима…
— Значит, я помог вам? Своими упоминаниями об операции?
— Вот именно!
— Ну, Холмс?!
— Подождите, я сейчас должен разыскать некую фамилию! Передайте-ка мне, пожалуйста, тетрадь с вырезками, помеченную буквой «Б».
Не успев даже сообразить, в чем дело, я подал ему пухлую тетрадь, одну из тех, в которые Холмс вклеивал газетные вырезки о заинтересовавших его случаях.
— Холмс, но мистер Эппли не называл нам никого, чья фамилия начиналась бы с буквы «Б»!
— Да, я знаю об этом… Б-а, Ба-р, Барлетт!
Бегло перелистав тетрадь, Холмс закрыл ее и теперь сидел, задумчиво барабаня по переплету длинными нервными пальцами.
— У меня, конечно, нет еще всех данных, — произнес он. — Даже и теперь еще не все ясно.