— Так точно!
— Хорошо, приступайте…
— Чего ж запоздали-то? Вам езды не более четверти часа, — приблизился Юдин к приехавшему майору. — Тут уж на всю катушку мочиловка идёт.
— Как велено, так мы и приехали, — холодно отозвался майор. — А вы, товарищ лейтенант, займитесь своими делами. Без вас разберёмся. Каждый за своё отвечает…
Солдаты выстроились цепью вокруг ИТУ.
— Господи, что будет-то? — запричитала, взвинчивая голос до невероятных высот, какая-то баба, видно, из числа тех, кто приехал навестить осуждённых родственников и теперь был выведен за территорию.
— Замолчите, мамаша! — гаркнул кто-то из офицеров. — Эй, сержант! Почему здесь посторонние?
— Так автобус для них ещё не подогнали. Вот ждём…
— Ждите в другом месте! Нечего тут ошиваться! Быстрее, быстрее!
Шумно распахнулись ворота. Гул разбушевавшейся толпы сразу стал громче.
— Первый и второй взвод! Вперёд!
Дружно защёлкали затворы, и солдаты, держа автоматы наперевес, ринулись в ворота.
— Ложись, гниды! Стрелять будем! Быстро по норам!
Почти сразу послышалась автоматная стрельба…
— Суки, суки! — остервенело визжал кто-то. — Убили, суки! Убили!
Утром, когда к лагерю уже подъезжали одна за другой машины медицинской службы, Антон Юдин пришёл в оперчасть, где должны были собраться офицеры. Под ногами хрустело битое стекло. Вдоль забора цепью стояли с мрачными лицами солдаты. Остервенело лаяли овчарки, от напряжения и ярости поднимаясь на дыбы, когда к машинам гнали очередного заключённого. То и дело на носилках доставляли стонавших раненых. Около каптёрки лежали три неподвижных тела.
Когда лейтенант подошёл к двери, начал падать мокрый снег. И без того низкое угрюмое небо сделалось как бы ещё тяжелее и неприветливее.
— Много погибших, человек двадцать с проломленными черепами, — докладывал капитан Терентьев. — О переломах и прочей ерунде я не говорю… Пятерых зачинщиков солдаты застрелили…
Терентьев о чём-то задумался и потёр шею широкой ладонью.
— Но ведь я же сообщил о готовящемся погроме, — подал голос Юдин. — Можно было вполне пресечь.
Терентьев посмотрел на него воспалёнными красными глазами, недобро оскалился, но ничего не ответил. Старший лейтенант Нагибин из-за плеча Терентьева бросил на Юдина умоляющий взгляд, мол, прекрати говорить ерунду, не буди зверя. Нагибин знал трудный характер Терентьева лучше, чем Юдин, знал, что в плохом настроении капитан был подобен пороху — довольно малой искры, чтобы вспыхнул.
— Работы у нас много, товарищи, — продолжил капитан. — Основной всплеск, конечно, прошёл, но работы хватит надолго.
"Но ведь можно было успеть, — мысли Юдина метались. — Вполне можно было успеть. Я же всем сообщил. Почему они сразу не направили контролёров по цехам? Что за срань такая происходит в стране? Мать твою в задницу…"
Он подошёл к окну и посмотрел наружу. Падавший снег сгустился, превратившись в сплошную пелену.
МОСКВА. ВИКТОР СМЕЛЯКОВ. ПОСОЛЬСТВО ФИНЛЯНДИИ.
Ночное дежурство подходило к концу.
— Как настроение? — спросил лейтенант Воронин, остановившись возле Смелякова.
Виктор стоял в будке и записывал в блокнот свои наблюдения. Взглянув на Воронина, он подмигнул:
— В порядке.
Подходил к концу первый месяц стажировки. Работа на посту теперь уже не казалась Виктору столь пугающей, как в первые дни.
— Скоро смена, — сказал Воронин.
Виктор с удовольствием кивнул. Он по-прежнему сильно уставал, хотя уже перестал напряжённо щурить глаза, стараясь разглядеть в каждом прохожем хоть что-нибудь подозрительное. Он научился наблюдать боковым зрением, хотя, конечно, до своего наставника ему было ещё далеко. Воронин по-прежнему подходил к нему раз в час и справлялся:
— Ну? Что запомнил?
И Виктор старательно докладывал.
— Хорошо, молодец, — кивал лейтенант Воронин. — А вот на "жигуль" бежевый ты всё-таки не обратил внимания. Он долго стоял.
— На какой "жигуль"? Не было "жигуля", — тряс головой Смеляков, затем хмурился, пытаясь вытащить из недр памяти упущенную машину, — не помню никакого "жигуля".
— Был, был. Минут пятнадцать он торчал вон у того поворота…
— Так это ж далеко!
— Улица-то наша, — отвечал Воронин, — значит, надо и тот поворот не упускать из вида. Да ты не расстраивайся. На самом деле у тебя всё отлично идёт. Память у тебя потрясающая. Я твоих успехов месяца через три только достиг…