— Не смей так говорить! Не смей! Ты ещё даже не работаешь, даже не попробовал работать! Ты не рубля домой не принёс, а уже смеешь рассуждать!
— А ты меня не попрекай, мама! — закричал он в ответ. — Я и не мог работать, потому что я в школе учился!
— А в капиталистическом мире ты бы давно газеты продавал или машины мыл бы, а не знаний набирался в школе! — выпалила она.
— Ты меньше слушай, что тебе на партсобраниях втюхивают! Можно подумать, что у них школ нет.
— Есть, но за это деньги надо платить. При капитализме за всё надо деньги платить! И не смейся, Антон, прекрати зубы скалить! Не смотри на меня, как на дурочку. Я знаю, что говорю. Я жизнь прожила! Полную жизнь! Непростую жизнь! Но честную и потому счастливую жизнь! А ты хочешь звёзды руками ловить! Да кому ты нужен там, в Финляндии!
— Уж кому-нибудь буду нужен, — убеждённо отрезал сын. — Я школу с отличие окончил. Мои знания дорогого стоят!
— А где ты эти знания получил? В Советском Союзе! Что ж ты так хвалишься своими знаниями, если страну, которая обучила тебя, не любишь? За что же ты так не любишь родину?
— За серость!
— Господи! Что ты говоришь, Антоша! Да как у тебя язык-то поворачивается! Неужто ничего тебе не нужно, кроме жвачек и ярких этикеток?..
Валентина Терентьевна закрыла глаза и тяжело вздохнула, опустив голову на руки. Воспоминания о спорах с сыном разрывали её сердце.
— Вам нехорошо? — спросит капитан Тамаев.
Она кивнула.
— Хотите, я приду завтра? — предложил он.
— Завтра легче не будет. Да уж и рассказывать особенно-то нечего… Тянуло Антона моего туда, — она качнула головой, указывая за окно. — Болезненно и наивно тянуло. Он не понимал, что там такая же жизнь, просто более ухоженная… Не понимал он, не хотел понимать… Но разве могла я предположить, что он решится на побег? Ох, какой позор на мою голову? Какой стыд… Как же я людям в глаза смотреть буду после этого?
МОСКВА. ВИКТОР СМЕЛЯКОВ.
Смеляков пришёл на занятия раньше обычного и, сидя за столом, проглядывал конспекты по спецподготовке. В коридоре смена готовилась к заступлению на службу, замполит чеканным голосом зачитал сводку.
— В ночь на 15 апреля этого года из ИТК N1 села Чернокозово Чечено-Ингушской АССР самовольно оставил место прохождения службы старший инспектор лейтенант внутренней службы Юдин Антон Викторович, 1950 года рождения, уроженец города Петрозаводск. Его приметы: на вид 25–30 лет, среднего роста, нормального телосложения, волосы светло-русые, лицо круглое, глаза голубые. Особая примета: над правой бровью шрам около двух сантиметров, полученный при падении с лыж в 1965 году. При задержании соблюдать осторожность. Юдин вооружён пистолетом Макарова с двумя обоймами.
"Почему? Зачем? — размышлял Смеляков — Ну вот что могло этому лейтенанту не понравиться? Он пятидесятого года, на четыре года старше меня, уже не пацан. Служил, служил и вот на тебе — дезертировал. И ведь был у него какой-то повод, какая-то причина…"
— Привет, Витёк, — в комнату вошёл Сытин. — Ты чего сегодня так рано?
— Не знаю, — Смеляков пожал плечами. — Проснулся что-то невесть когда, решил прогуляться. Побродил чуток по центру.
— В такой ветер-то?
— А что ветер? Хорошо, бодрит… Приятно по сонной Москве ходить. Спокойно. Знаешь, я всё ещё никак не привыкну к тому, что я в Москве. Порой мне кажется, что я вижу сон: эти улицы, троллейбусные провода, фонари, метро. Обожаю запах метро. Каждый раз, входя на станцию, вбираю в себя этот запах шпал и думаю: только бы не проснуться…
— Не сон, Витёк. Мы в Москве, работаем в милиции, в настоящий момент сидим в здании ООДП, сейчас к нам придёт Ирина Алексеевна и будет рассказывать нам о чём-нибудь красивом… Потрясающая она девушка, да?
— Да, — кивнул Смеляков, — и умная. Вот ты растолкуй мне, Дрон, как такая молодая может носить в себе такой объём информации? Когда она успела всё это запомнить? Ей же надо за нарядами следить, причёски там всякие, подруги, ну и вообще… Ей же всего двадцать четыре! Вон только что сводку по городу слышал, там о лейтенанте говорилось. Двадцать пять лет, дезертировал, прихватил с собой табельный "макаров". Если бы он был доволен службой, ну и вообще судьбой, то не сбежал бы! Понимаешь? И вот тебе два человека: один терпеть не может того, что делает, а другой любит своё дело. Это я уже про Ирину. С какой увлечённостью она читает нам лекции! И видно, что ей по душе именно сам предмет — искусство…
— Пожалуй, — согласился Сытин, — работа должна быть по сердцу, иначе — хана.
— А ты не задумывался, Дрон, мы-то по сердцу выбрали себе работу?