— Фотокамера и борт-журнал целы, — ответил Андронников. — И еще (он усмехнулся) — собачка деревянная. Они берут на самолет деревянных собачек игрушечных, на счастье...
— А на убитых?
— У полковника — ничего, кроме бумажника: довольно крупная сумма денег. На трех остальных трупах — тоже бумажники, кошельки... всякая карманная утварь, словом. Радиостанция повреждена, но я отметил, на всякий случай: последний разговор шел на волне 110.
— А в бумагах Менгден? Это что за пачка?
— Личные письма, — сказал лейтенант. — Мамаша у нее, очевидно, с характером: настойчиво требует присылки украинского сала и яиц... А в другом письме ехидно упоминает о каком-то Матиасе из Зебака, который прислал теще ботинки из Белграда, а жене — уйму вещей... «невпример кое-кому». Очевидно — тонкий намек.
— Я вам не нужна? — тихо спросила Тарасова. — Я пойду к себе...
Майор пожал ей руку.
— Идите. Но не отлучайтесь из дома, — сейчас же после допроса Менгден я позвоню в трибунал. Вас вызовут, очевидно. Вы подтвердите то, что сказали мне.
— Я подтвержу, — кивнула учительница. — И можно еще спросить: я ведь не одна была при расстреле.
В дверях она посторонилась и пропустила Менгден, которую ввел сержант. Девушка прихрамывала чуть-чуть, дыханье было прерывистым и частым, но глаза оставались такими же странно потухшими, безразличными, как тогда, перед вылетом. И руки, исхудалые, безжизненно висели вдоль тела. Как подстреленные.
— Клара Менгден, стрелок-радист?
Она опустила ресницы и чуть наклонила голову, подтверждающе.
— Мы будем беседовать по-русски, не правда ли? Товарищам будет легче следить.
Ресницы взметнулись вверх, недоуменно.
— Но я не умею по-русски.
— Не умеете? — мягко спросил майор. — Наверное?
Девушка пожала плечами.
— Зачем я буду лгать?
— Вы такая правдивая?
— Нет, — ответила она, голосом ровным и равнодушным. — Просто мне все равно. И я устала. А чтобы лгать — надо думать.
— А это дело утомительное? — спросил майор. — И не соответствует уставу национал-социалистской партии. У вас там вообще не полагается думать. Вы давно в партии?
— Я? — Девушка отрицательно покачала головой. — Я не в партии.
— Это можно солгать — не думая? — насмешливо спросил майор. — Переменим тему. В состав какого полка входил ваш бомбардировщик?
— Восьмого.
— Откуда был вылет?
— С оперативного аэродрома из Норовки.
— Где ваша главная база?
Она помедлила чуть-чуть.
— Не знаю. Ее сегодня переместили куда-то... На бомбардировщике новое место знал только полковник.
— Только полковник? А куда же вы пошли б на посадку, если бы, предположим, он был убит в воздушном бою, а самолет уцелел?
— Я бы запросила по радио... когда мы перелетели обратно фронт. Мне дали такую инструкцию.
— Вы находчивы. Но ваш сотоварищ утверждает категорически, что вы знаете, где база.
Опять поднялись, пожатьем, плечи.
— Откуда мне знать? Я всего только — радистка.
— Он сказал: вы пользовались особым доверием — и полковника и начальника штаба.
Она усмехнулась.
— Ни полковник, ни начальник штаба никогда не разговаривали даже со мной. У нас не принято, чтобы офицер — тем более штаб-офицер — разговаривал с нижним чином. А я, кроме того, женщина.
— Стало быть, из всего, что о вас рассказал борт-механик...
Глаза девушки широко раскрылись, и в них взметнулся испуг.
— Борт-механик? Но он же... убит.
— Я имею в виду того, что сбросился с вами вместе.
— Ах, этот? Но он не борт-механик, а штурман.
Командиры переглянулись.
— Как его фамилия, кстати?
— Не знаю.
— Опять! — не сдержался майор.
Но девушка повторила, почти жалобно:
— Не знаю, право же. Я в первый раз его увидела сегодня, уже на самолете. Он только что к нам назначен. Раньше он летал на истребителе.
— На истребителе? Вы это наверное знаете?
— Наверно, да. Накануне его истребитель подбили. А другой машины, на смену, еще нет. Его и назначили временно на место нашего штурмана: тот был убит вчера.
Майор обернулся к лейтенанту.
— Позвоните в трибунал, Бехтееву. Пусть немедленно вызовет Тарасову.
— А девица эта не лжет? — вполголоса спросил лейтенант. — Спросите ее, почему этот толстый мерзавец стрелял в нее, если он ее первый раз сегодня увидел.
— Он же объяснил — по-моему правдоподобно, — так же вполголоса ответил майор. — А впрочем...