Мурин молчал, пораженный.
– Я прав? …Господин Мурин, вы уснули?
Мурин нехотя разлепил губы:
– Нет, я не сплю.
– Хорошо. – Было слышно, как пленный устроил голову поудобнее, будто чтобы помочь своим мыслям литься свободнее. – Тогда продолжим. Значит, письмо, решил я. Это первое. Второе: ваша лошадь еле волокла ноги. Я подумал: если господин офицер в военную пору и на ночь глядя не пожалел свою лошадь ради письма от женщины, то эта женщина либо восхитительна, либо жестоко играет им, а скорее всего – то и другое. – Пленный пробормотал сквозь зевок: – Либо, конечно, этот офицер полный болван, но вроде бы вы не таков.
Мурин лежал на своей постели, похолодев. «Неужели я так прост?» – думал он. И: – «Неужели для Нины это всего лишь игра?»
– Наконец, третье, – увлеченно продолжал господин Арман. – Как и любую гипотезу, мою следовало проверить. Что я и сделал. Я нарочно заводил речь о женщинах, а чтобы это не слишком бросалось вам в глаза – и о лошадях тоже. Я наблюдал за вашим лицом. Оно так и каменело, стоило мне коснуться темы прекрасного пола. А когда я стал рассуждать о непостижимых поступках ветрениц, вы затаили дыхание и полностью обратились в слух: человек, который сам попал такой особе в когти. Voilà.
Тишина. Господин Арман будто ждал аплодисментов. Мурин кашлянул.
– Она не ветреница, – выдавил.
Француз деликатно промолчал.
– А впрочем, я и сам не знаю, что думать, – уточнил Мурин по идиотской привычке к правдивости.
Собеседник вздохнул, в его тоне проскользнуло что-то горько-мечтательное:
– Не вы один. Ах, femmes…
Очевидно, заныли старые раны. Оба почувствовали некое родство душ. Мурин тут же себя одернул:
– Вы что, до войны промышляли тем, что в балаганах гадали по руке и на кофейной гуще?
Француз вроде бы не обиделся.
– Нет, – просто ответил. – Никаких гаданий. Научный подход и работа мысли. – В темноте было слышно, как он поднял пятерню и стал загибать пальцы. – Наблюдение. Сбор сведений. Сопоставление. Рассуждение. Вывод. До этой войны, господин Мурин (у него получилось скорее «Мурэн»), я служил в Сюртэ.
Он умолк, ожидая реакции.
– Вот оно что, – протянул Мурин.
Он понятия не имел, что такое Сюртэ, кроме того, что слово по-русски означало «безопасность», и большего не горел желанием узнать. Он хотел как-нибудь непринужденно вернуть француза к теме femmes. Просто не знал как. Лежал и обдумывал маневр.
Француз пояснил:
– Я уличал преступников.
Мурин фыркнул:
– Для этого нужны не мысли. А быстрые ноги и тяжелые кулаки.
– Кулаки и ноги оставьте полиции.
– А вы что, не полиция?
– Я сыщик. Иными словами – охотник. Тогда как полиция – это свора гончих. Улавливаете разницу?
Мурин никогда не жил в деревне, потому не интересовался охотой. Кивнул в темноте. На ум ему шла улыбка Нины, ее голос и то, как Нина стягивает платье, отпечатки корсета на ее коже. Француз принял его молчание за скептическое. Обернулся на бок, подпер голову рукой:
– Вы слыхали о господине Кювье, господин Мурин?
– Тоже сыщик?
– В некотором роде. Ученый-зоолог. Он изучает животных, которые исчезли много тысяч лет назад. Некоторые из них на вид – сущие монстры.
– Чепуха. Выдумки.
– Почему?
– Тысячу лет назад? Вы сами сказали: они исчезли.
– Ничего не исчезает бесследно, даже и за тысячу лет. – Арман зевнул. – Так что если вас коробит мысль о том, что я охочусь на людей, то считайте меня путешественником во времени.
Мурин насмешливо фыркнул.
– Да, я романтик, – мечтательно сообщил Арман, закладывая руки за голову. – А вы?
– Не знаю.
– Наверняка. Романтиком в этом мире быть куда интереснее. Я возвращаюсь в то время, когда свершилось преступление. И вижу его своими глазами.
– Враки. Это невозможно.
– Я имел в виду умственный взор. Господин Кювье показал, что и за тысячи лет монстры не исчезли бесследно. Остались кости, какие-то отпечатки, волоски. Так и с монстрами-людьми. Преступление всегда оставляет после себя что-то. Следы подошв, капли крови, осколки разбитого стекла и тому подобное. Оно оставляет по себе мертвеца, наконец. Тот может многое поведать, если знать, как спрашивать.
– Вы и медиум вдобавок, что ли?
Арман оставил выпад без ответа.
– …Внимательно собираешь детали, отбрасываешь мусор, составляешь их в логическом порядке, как господин Кювье составляет кости, пока не получится весь скелет. И вот – перед тобой, так сказать, скелет преступления. Но скелету необходима плоть. В преступлении роль плоти играют чувства людей. Зависть, ревность, жадность, корысть, трусость. Как вы считаете, господин Мурин, какое из этих чувств порождает больше всего злодеяний?