Нинон встала и пригласила её на кожаный диванчик, где, обняв свою милую сиделку, снова в который раз начала свой рассказ.
"Ну, слушай! Когда тебя арестовали, когда ты мою вину приняла на себя, когда машина тебя увозила в Осгор, я, не помня себя от горя, только тогда осознав, что я натворила, я вдруг вскочила и хотела бежать за тобой. Я хотела кричать: "Прости меня, Клэр!" Ты ведь догадалась, что это я подмешала яд к кофе Симона. Тогда, в полумраке кафе Сьюзи меня не заметила. А я вот три года хранила эту проклятую ампулу в своей сумочке среди фотографий мамы. Когда ты побежала звонить в полицию и сообщить им о смерти мамы, я и увидела её, и взяла. Зачем я её взяла? Сама не знаю. Помнишь, как ты долго везде искала её, эту вторую ампулу, но так и не нашла. Разве могла ты подумать на меня, тогда ещё ребёнка. После нашего разговора в номере, тогда, ночью, я поняла, что никого ближе тебя у меня нет и что он, Симон, может забрать тебя. Ты рассказала, что любишь его, что он тебя мучает своими ухаживаниями за другими женщинами, и что ты боишься сделать с собой однажды то, что сделала с собой моя мать. Ты чувствовала и вину за смерть моей матери и, в то же самое время, надеялась выйти за него замуж. Но тогда бы ты точно уехала с ним и оставила меня одну. Нет, я совсем не хотела расставаться. Ты ведь стала для меня второй мамой. Сейчас я бы, конечно, такого не сделала. Как я была глупа и зла на Симона тогда, в кафе, тем ранним утром. Мне нет прощения. Так вот, тогда, когда тебя увозили, арестованную, плачущую, я вдруг вскочила с коляски, какие-то силы меня понесли за тобой. Побежать я не смогла, но сделала несколько шагов. Отец, как ты знаешь, вызванный Моррисом, был рядом. Он тоже был поражён, как и я сама. Он подбежал и, взяв меня под руку, провёл несколько шагов вперёд. Потом я опять рыдала и, хоть эти несколько шагов очень утомили меня, я больше не хотела садиться в коляску. Отец на руках донёс меня до кровати в номере, и я весь остаток дня лила слёзы. Позже врач сказал, что этот нервный срыв и был причиной моего выздоровления.
Только мы с тобой знали правду. Я своим детским умом не подумала, что такие мелкие осколки могут остаться в корзине, прилипнув к стенкам. Ведь мусор вытряхнули, и я была спокойна, что никто не узнает правды. И вдруг эта находка Люка".
Нинон теснее прижалась к Клэр. "Почему ты взяла мою вину на себя?" - Нинон спрашивала уже много раз об этом, каждый раз, когда приезжала в тюрьму. Все эти шесть лет она постоянно ездила навестить Клэр, привозила что-то вкусное, поддерживала её во всём.
"Ну, как я могла допустить, чтобы маленькая, больная девочка в инвалидном кресле попала в тюрьму. Да и после смерти Симона я, как одеревенела, мне было всё равно, сидеть ли в тюрьме, умереть ли. А тебя я люблю, как только может любить свою сестрёнку старшая сестра или свою дочку мать. Я тогда посчитала всё свершившееся возмездием мне за смерть твоей мамы. Ведь я виновница того разрыва. И я приняла это всё безропотно".
"Всё, дорогая Клэр! Теперь мы начнём новую жизнь. Ты знаешь, я ведь хорошо устроилась переводчицей. У меня много технических переводов и я буду много работать и смогу обеспечить нам достойную жизнь. И кое-что есть в запасе. Когда умер отец, два года назад, он оставил мне наш большой дом в Бордо. Я его продала и купила этот маленький, но видишь очень уютный. Тебе здесь понравится. И может, ты встретишь здесь достойного мужчину и выйдешь замуж. Я буду только рада. И у вас родятся дети. А я... я буду ухаживать за вашими детками. Я искуплю свою вину. Прости меня, милая Клэр!"
Так они просидели до вечера, обнявшись и вспоминая прошлую жизнь.
Потом Нинон помыла посуду, а Клэр включила большой телевизор в столовой, и они услышали: "Передаём в записи концерт из Бордо. Вивальди". Обе женщины прильнули к экрану. Там появились музыканты, скрипачи, трубачи, флейтисты, пианист и дирижёр.
Оркестр города Бордо продолжал существовать, только не было там арфистки мадам Дебаш и скрипача Симона Оуэна. На их местах были другие музыканты, но здесь, в записи, женщины увидели Симона и мать Нинон. Симон, молодой и красивый, и мадам Дебаш - молодая и красивая брюнетка, - во время исполнения переглядывались, и взгляды их были нежны. Один раз мать Нинон взглянула прямо в камеру, прямо в глаза этих двух женщин.
Снова Клэр и Нинон увидели их вместе, этих людей, так изменивших ход их жизни.
34.
"А ты знаешь, Клэр, я ездила в отель Блюз год назад, просто потянуло на место преступления. Я только зашла и посмотрела, как там теперь. Из прежних служащих там только Жан, шофёр. Он меня не узнал. Ещё там, в холле, висит портрет Симона со скрипкой. И, знаешь, там под фото, такая подпись: "Замечательный музыкант национального оркестра Бордо Симон Оуэн, играющий сердцем и душой, вкладывающий в исполнения своих произведений все свои чувства. Однажды его сердце не выдержало, и он умер на сцене, во время исполнения музыки Паганини. Это случилось у нас в отеле". Говорят, что это фото только прибавило количество посетителей отеля. Несомненно, это лучше, чем написали бы: "Этот скрипач был отравлен в нашем отеле из-за ревности" - Нинон глупо улыбнулась.
"Да, и знаешь, что смешно? В то время, когда я там была, Жан выносил и грузил в машину какие-то картины. Это оказались картины Блэза. Помнишь того художника на побережье? Представь себе, все холсты пусты, там нет ни одной линии, ни одной точки, ни одной кляксы. Я спросила Жана: "Что это за холсты?" И Жан ответил: "Бывают такие странные люди, мадам, что диву даёшься! Представьте, жил у нас несколько лет назад один художник. Так вот, после смерти скрипача Симона на сцене, вот этого, видите фотографию? Так вот, этот художник поспешил уехать и сказал охраннику, что оставляет все свои картины в дар отелю "Blues" за приятно проведённые дни и за вдохновение. Я тогда совершенно бесплатно отвёз его в Биарриц. Когда вернулся, то увидел, как все поражены тем, что на картинах ничего нет. Это были просто белые холсты. Получается, что он притворялся художником! Зачем? Это так и осталось загадкой. Так вот, я отвезу эти холсты в Осгор, в художественную школу, там они пригодятся. А нам зачем они? Есть же странные люди на свете!" Жан уложил холсты в багажник машины и уехал. Что ты на это скажешь?" Нинон замолчала и посмотрела на подругу.
"Ты знаешь, мне пришла в голову мысль: а что, если Блэз не смог написать такой живой и великий океан, и может, понял, что он недостаточно талантлив для этого? Вообще жизнь трудно изобразить на холсте, ведь правда?" - спросила Клэр.
"Да, очень трудно, мне кажется это невозможно... надо просто жить! Мы будем просто жить!!!"
"Да!" - согласилась Клэр.
Стояла глубокая осень, и холодный порывистый ветер часто посещал этот юго-западный уголок Франции.
2016.