Я опасливо направился к входу, в глубине души почему-то уверенный, что он не заперт. Дубовые входные двери были чуть-чуть приоткрыты и я, подбадривая себя, по-шпионски вошёл внутрь. Если бы меня сейчас видел Лорински. Он бы удивился, наблюдая меня в роли жуликоватого Джеймса Бонда. Хотя, что можно было ожидать от старинных, затёртых миром чудаков, которые бессознательно или вполне осознанно сводили свою нудную жизнь к такому вот подобию чёрно-белых шпионских фильмов.
Внутри особняка меня обдало сыростью и одиночеством. Даже в темноте я почувствовал, что дом в совершенно запущенном состоянии. Меня почему-то не покидало ощущение, что сюда давно не заходил ни один человек. Нашарив на стенке выключатель, я храбро зажёг электрическую люстру. Открывшееся передо мной пространство помещения показалось мне огромным. Наверное не в последнюю очередь потому, что в комнате практически полностью отсутствовала мебель. На полу не было ни одно ковра, только голая половая доска с кое-где облущенной антикварной краской. Стены тоже были пустыми, но не кирпичными, а покрытыми блестящим зеленоватым материалом, на ощупь твёрдым холодным и очень гладким. Как ни странно в стенах не было ни одного оконного проёма, хотя когда я подходил к особняку окна снаружи отчётливо просматривались и на первом и на втором этаже. Я не сразу понял, что стены от потолка и до самого низа были отделаны обыкновенным толстым стеклом. Но более всего казалась странной, находящаяся в центре помещения большая белая эмалированная ванна. От ванны шли ещё совсем свежие мокрые следы, кто-то оставил их направляясь к ступенькам ведущим в подвал. Я направился по мокрым следам, в которых трудно было заподозрить отпечатки человеческих ног. Следы были узкими в пятках и широким в пальцах, как будто их оставляла гигантская прямоходящая лягушка.
В полуподвальном помещении царил беспорядок и качалась хилая, засиженная плесенью, лампочка. На какое-то мгновение в другом конце подвала, я заметил согнутую пополам серебристую фигуру, похожую на фигуру акробата или циркача, одетого в назойливое блистающее трико. При слабом задавленном освещении оно, словно мерцало праздничной рыбьей чешуёй. Потом фигура исчезла и я услышал шумный всплеск, как будто с большой высоты в воду обрушился тяжёлый камень. Я подбежал поближе, но, как и следовало ожидать, там никого не оказалось. Невысокий каменный парапет окружал вырытый в подвале тайный колодец. Перегнувшись, я инстинктивно заглянул внутрь колодца, и увидел, далеко внизу, до сих пор колышущееся серебро воды. На каменной бровке парапета лежал, подмокший с одного края, лист бумаги. Это была адресованная мне записка.
"Уверен, что вы, как человек неглупый, уже напали на мокрый след, который тянется за мной от самой эмалированной ванны Буэнос-Айреса. Но не страх перед вами заставляет меня бежать, нет. Меня давно уже преследует преступный международный синдикат кладоискателей и контрабандистов. К сожалению, они опять учуяли мой запах, надо признаться, у них отменный нюх. Как говорил мой покойный отец, доктор Сальватор: никогда не доверяй тому у кого вместо глаз деньги. Увы, я больше не смогу увидеть его одичавшую могилку: днём и ночью там меня поджидают любители лёгкой наживы. С какой пронзительной ностальгией я теперь вспоминаю свою земноводную юность за тремя высокими стенами. Мне нужно спешить, да и вам тоже, людям преследующим меня лучше не попадаться в руки. Записку для вашей же пользы немедля уничтожьте. Прощайте, мой несостоявшийся друг."
Я огляделся, в тусклом подвале повсюду бессистемно валялись какие-то, покрытые сухими водорослями, бесформенные предметы. В одном из них, прислонённом к стене, я с трудом угадал старинный корабельный якорь. То там, то сям стояли грубые на вид, средневековые сундуки с широко раззявленными ртами, окованных железом, крышек. На дне одного такого сундука я подобрал плоский потемневший от времени предмет. Когда я автоматически потёр его пальцами, он засветился радостным желтоватым металлом - от неожиданности я выронил монету из рук.
В это время со стороны входа, послышалось мощное шарканье многих ног, перемежающееся с грубой матросской руганью. По меньшей мере человек шесть дико хозяйничали в помещении наверху. Не дожидаясь когда они спустятся в подвал, я мелко разорвал рукописный лист бумаги и выбросил клочки записки в колодец, в глубине которого ещё колыхалось ночное серебро моря.