— Трои… прости меня… я не хотела сказать то, что хотела сказать… то есть, не сказала то, что хотела сказать…
Опасный огонек заиграл в зеленых глазах.
— То есть не сказала, что хочешь! Жаль.
— Трои!!!
— Так какого же…
— Мне… я… это ужасно… то, что я сделала вчера ночью…
— Хотеть мужчину для женщины в основном естественно. Бывают исключения, но в целом…
— Но ты меня не хотел!
— Да? Интересно. И почему бы это?
— Ты же не планировал заняться со мной любовью. Кроме того, Бренна…
— Оставь ты ее в покое! Ее же, как нечистую силу, нельзя к ночи поминать.
— Ты не хотел… иначе почему ты спал в гостиной?
— Ты плохо слушаешь. Слышишь, но не слушаешь. Я очень хотел заняться с тобой любовью. Но я никогда в жизни не принуждал ни одну женщину. Ни к чему. Тем более к любви. Я не был уверен. Я ждал твоего первого шага.
— И если бы я его не сделала…
— То до сих пор оставалась бы девственницей.
Румянец полыхнул у нее на щеках горячей волной. Господи, она ведет себя наподобие Крошки Доррит! Джейн Эйр была разнузданной куртизанкой по сравнению с Лизой Деверо.
— Я… я не могу сказать, что жалею об утраченной невинности. В конце концов, девица в двадцать пять лет… Это даже смешно по сегодняшним меркам…
— Я так не думаю. Девственность и сегодня остается прекрасным даром, сокровенным и драгоценным. Просто большинство девушек не понимают этого и разбрасывают свое сокровище по грязи… Господи, я знал, что это заразно! Откуда этот ужас? Шарлотта или Эмилия?
— Ни та, ни другая, это Руссо.
— Слава Богу. Он хотя бы был мужчиной. Да, так вот. Ко всему прочему, двадцать пять тебе исполнится только завтра.
— Откуда ты знаешь?
— Спросил твоего брата. Он не хотел говорить, но я его ущипнул. Наверное, он решил, что я воспользуюсь случаем, засыплю тебя бриллиантами и шелковым бельем, твое викторианское сердце дрогнет, и ты падешь моей жертвой.
В этот момент часы в гостиной пробили полночь. Лиза выпрямилась и, забывшись, вытерла нос тыльной стороной ладони. Потом вкрадчиво спросила:
— А ты, значит, не собираешься этого делать?
— Видишь ли, про бриллианты я как-то не сообразил, а моей жертвой ты уже пала… Платье сойдет за подарочек? Оно так здорово скользит по коже и падает к ногам трепещущей красотки молодой, когда любовник упоенно ищет…
— Трои?
— Да, мисс Деверо?
— Неужели можно хотеть такую страшную, опухшую, зареванную и сопливую девицу?
— Бывшую девицу, это во-первых. Во-вторых — можно. И еще как. Сейчас покажу…
— Трои!
— Ну что еще?!
— Скажи, почему ты не остался со мной вчера ночью?
Мужчина серьезно и нежно посмотрел на женщину. Коснулся ее щеки пальцами, провел по груди…
— Я вдруг подумал, что при свете дня ты можешь пожалеть о том, что случилось. Так бывает. Но мне не хотелось бы это пережить. Поэтому я постоял под холодным душем и лег в гостиной. И всю ночь мне снились эротические сны.
— Мучили тебя, бедного…
— Ну почему же мучили…
— Трои? Ты… останешься сегодня со мной?
— Если ты этого хочешь — да! Но чтобы утром не было никаких воплей типа «Я ошибалась, ты все-таки растленный тип…»
— Трои?
— Что, мисс Деверо?
— Никаких воплей не будет.
Два тела сплелись воедино на черных смятых простынях, и когда мужчина приподнимал голову, его ослепляла нагота женщины, а ее, в свою очередь, возбуждало и разжигало тихое шуршание шелка… Ее темные волосы волной рассыпались по черному морю постели, и лишь тихие стоны вырывались из полуоткрытых, искусанных, счастливо улыбающихся губ. Одно слово, только одно слово, имя мужчины, ничего больше…
Он склонился над ней, покусывая нежный сосок, еле удерживаясь, чтобы не обхватить ртом всю ее грудь, такую маленькую и упругую, но такую женственную и прекрасную… Одно слово, только одно слово, имя женщины, которая сводила его с ума, ничего больше…
И деревянный потолок раскрывался им навстречу мириадами звезд, радугой, извержением вулкана, щебетом птиц на заре и стрекотанием цикад ночью, журчанием ручья и ревом водопада, всем, что наполняет сердца людей беспричинной и иррациональной радостью, и они уносились к звездам, чтобы через миг рухнуть в пучину и утонуть в ней тоже с радостью, потому что потом будет тьма и тишина, теплые волны, качающие колыбель, а в колыбели они, первые люди на земле, не знающие ни слез, ни горя, ни тяжкого труда в поте лица своего, ни изгнания из Эдема, ни смертной участи своей, ибо все будет чуть позже, когда колыбель вынесет на невидимый песок, и черные волны ласковой тьмы отхлынут…