Они остановились у берега, поросшего кое-где тростником, под большим, бросающим на них тень, раскидистым деревом. Юля ждала, когда Сережа войдет в реку, а он, очарованный, продолжал смотреть на неё. А вокруг было тихо и кроме них – никого.
– Ты первый, – сказала Юля, желая, чтобы Сережа, проявляя к ней внимание, войдя в реку, подал ей руку, а она бы отказалась. Но он, чтобы снять внутреннее возбуждение и похвалиться, разбежался и, сильно оттолкнувшись от берега, по-спортивному, почти без брызг нырнул в воду. Проплыв метров пять, он вынырнул, и как бы спрашивая: «Ну, как?» – оглянулся.
– Сережа, вы хорошо ныряете, научите меня, – сказала не то в шутку, не то всерьез, кокетливо улыбаясь, Юля и подумала: «А он не такой уж ручной, как кажется, нужно его проучить, пусть помучается».
Показывая, как он хорошо плавает, Сережа поплыл на середину реки, но скоро одумался: как же он мог оставить девушку одну на берегу реки! Он развернулся и быстро, словно на соревнованиях, поплыл назад.
Юля обратила внимание, что у берега Сережа положил фанеру. По её губам пробежала легкая улыбка. Она попробовала ножкой, теплая ли водичка и, задирая кверху подбородок, скрестив на груди руки, бросилась в реку.
– Ой!
Её возглас радостно отозвался в сердце у Сережи, и он рассмеялся не потому, что было смешно, а от избытка чувств, от того, что был счастлив. Юля с удивлением посмотрела на него и тоже рассмеялась. Они поплыли на середину реки.
Юля изредка отфыркивалась, и было слышно её шумное глубокое дыхание. А Сережа, чувствуя себя как рыба в воде, то, сильно угребнувшись руками, вырывался вперед, то отставал, то подныривал под Юлю и, любуясь, рассматривал насколько это было под водой возможно, красивое девичье тело.
Достигнув середины реки, они развернулись и поплыли по еле уловимому течению.
– Хотите, я достану здесь дно? – спросил Сережа и, не дожидаясь ответа, нырнул.
Прошла минута, которая для Юли показалась очень долгой, прежде чем Сережа вынырнул и бросил вперед себя прихваченный со дна ил.
– Пожалуйста, не ныряйте, – с тревогой в голосе сказала Юля, обратив внимание, как часто дышит Сережа, и на бледность его лица. – У вас будет судорога, и вы утонете. Здесь же очень глубоко.
– Вода на дне как лед, – отдышавшись, заметил Сережа. – Метра четыре глубины, не меньше.
– Ну вот, видите, и я не уверенно держусь на воде, – заметила Юля и повернула к берегу.
Они плыли теперь голова к голове. Иногда при гребке пальцы их рук соприкасались, и в этих соприкосновениях для Сережи было какое-то очарование.
– Сегодня вода прохладнее, – заметила она.
– Её перемешал небольшой ветерок, – сказал Сережа, набрал полный рот воды и выпустил струей перед собой.
– Заразиться не боитесь? – спросила Юля?
– Чем?
– Хотя бы холерой. В Волге постоянно находят вибрионы.
– Я же не заглатываю.
– Все равно.
– Здесь топко, – сказал Сережа, первый подплыл к берегу и встал на дно. Он протянул Юле руку, чтобы вывести её на берег.
– Я сама, – ответила она и, разгребая перед собой покрытую мелкими водорослями цветущую воду, ухватилась за тростник.
Сережа не сводил с нее взгляда. Вчера он целовал её руки, а сегодня мечтал, что будет целовать другие части красивого тела.
Юля вылезла на берег. Её ноги были испачканы илом.
– Побрызгай, – попросила она, встала у самого берега на траву и наградила его взглядом, в котором смешивались кокетство с ребяческой шаловливостью.
– Все, молодец, – похвалила его Юля, отошла от берега и стала собирать ромашки.
Сережа продолжал смотреть на нее так пристально, что это не только тешило самолюбие, но и, забавляя, веселило её.
Когда же она смотрела на него, а это бывало редко и так, что он этого не замечал, взгляд у неё казался безмятежным.
«Какое счастье, что у нас есть хотя бы это преимущество перед парнями: мы всегда знаем, когда они на нас смотрят, и умеем смотреть на них так, что они об этом и не подозревают», – подумала она.
А Сереже казалось, что Юля увлеклась и не замечает его, но это было не так. Юля чувствовала, что приобретает над ним какую-то особую, тихую власть; ей уже было не важно, говорит ли он, смотрит ли на неё или нет. Её инстинкт, прорываясь сквозь его скорлупу, чуял учащенное биение его пульса, знал, что сладкий яд проник в его кровь. И ощущение этой девичьей власти над ним, как никогда, пьянило её.
– Там дальше есть луг, где растут не только ромашки, – сказал Сережа.
– А я люблю ромашки, – заметила Юля. – Но, если не далеко, то идемте. Еще я люблю васильки.
– А я кроме ромашек ни в чем не разбираюсь, – заметил Сережа.
– И ничего удивительного. У вас в деревне на огородах сажают только картошку. Я прошла улицей и около некоторых домов не увидела даже сада, а цветников нет практически ни у кого.
– Не зря же говорят: «Деревня!» – согласился Сережа.
Они пошли вдоль реки по нескошенной траве, и Сережа с удовлетворением подумал, что хорошо еще, что сюда не успели пригнать пастись скот, а то бы буренки все поели и вытоптали до травинки.
Юля, нагнувшись, сорвала ромашку и, что-то загадав, стала обрывать один лепесток за другим.
– Ну, что, получилось? – спросил Сережа, когда был сорван последний лепесток.
Я сбилась со счета, – не без лукавства ответила она.
– Как сбились?
– Если много будете знать, то знаете, что с вами будет? – в свою очередь спросила она. – Здесь так колется.
– Точечный массаж. Полезно для здоровья. Лев Толстой каждое лето ходил по усадьбе босиком.
– Откуда вы знаете?
– Нам училка по литературе в школе говорила. Ступайте, как я, по не скошенной траве. А то опять стерня в ногу попадет.
Когда они проходили мимо высушенного душистого, уложенного в небольшую копешку, сена, Сережа подумал, какое было бы счастье сейчас предаться на сене любовной игре, но сегодня, ему казалось, Юля была не в игривом настроении.
– Сережа, вы идите, пожалуйста, впереди, выбирайте дорогу, – попросила она, лишив его возможности любоваться своим телом. – Там, куда мы идем, случайно не скошено?
– Сейчас увидим. Нужно пройти метров двести. Вон, видите дубы?
– Мы идем туда?
– Когда мы учились в школе, приходили сюда всем классом собирать желуди.
– Кому же они были нужны?
– Колхозным свиньям. Они их любят.
– А я и не знала.
10
Они стояли перед лужайкой, на которой росли полевые цветы, но Сережа, казалось, кроме Юли не видел ничего. Стоя позади неё, желая вдохнуть пьянящий запах её волос, он подался вперед, а затем, поскольку она стояла и продолжала любоваться цветами, не выдержал и нежно коснулся губами её плеча.
– Не хулиганьте.
Она нагнулась и стала рвать цветы, а Сережа, не зная, что делать, растерянно продолжал стоять. Она была так близка и в то же время так далека от него!
– Вы мне не поможете? – игриво взглянув на него, спросила она.
Сережа стал без разбора рвать росшие на лужайке цветы.
– Которые осыпаются, не рвите.
– Эти сорвать? – спросил Сережа, показывая на несколько росших вместе голубеньких цветочков.
– Ромашки и голубой цвет – будет очень красиво! Сорвите, только не все.
– Голубой – ваш любимый цвет?
– Да, – не глядя на Сережу, отвечала Юля.
– А еще?
– У меня темные волосы и темные глаза. Я люблю бордо и темно-красный.
– А я думал, зеленый.
– Почему?
– Вы так смотритесь на фоне деревьев, тростника, травы…
– Я учту. Мне мама говорит, что мне не идет только синий.
– А эти не сорвать? – Сережа показал на высокие, чуть ли не в его рост растения, росшие метелочками, от которых исходил пьянящий аромат.
– Не нужно. Они слишком простые.
– Зато как пахнут!
Сережа сорвал веточку и подошел к Юле. Она повернула в его сторону головку.
– Понюхайте.
– Пахнет медом, – сказала Юля и сквозь метелочку соцветий с лукавинкой взглянула на него, но не выдержала его пытливого откровенного взгляда, а он продолжал любоваться ею.