– Изучаем, – повторил Ковальский. – Теперь это называется «изучаем». Вы работали здесь полгода один, а на других планетах архипелага заняты толпы исследователей. Непостижимо.
– Они тоже изучают другие миры, – сказал Греков. – Планеты, которые они исследуют, ничем не хуже тех, с которыми мы связаны посредством Туннеля.
– Как вы можете сравнивать? – возмутился Ковальский. – Не говоря о непосредственном общении с сотнями миров, мы имеем здесь уникальное сооружение неизвестной сверхцивилизации. Изучение одного механизма переноса даст нам информацию, которую нельзя переоценить.
– Нет, – сказал Греков. – Когда Туннель обнаружили, в систему Леги слетелись лучшие физики человечества. Они работали несколько лет, сформулировали свои выводы в довольно объемистом документе и улетели, откуда прилетели. Вы должны это знать.
– Да, я читал этот документ, – согласился Ковальский. – Но я нашел там всего два содержательных вывода. Первый – что существует некая цепочка планет, соединенных с помощью Туннеля, причем о количестве планет цепочки и о принципе их объединения ничего пока не известно. И второй вывод – что с любой планеты цепочки можно, воспользовавшись Туннелем, совершить переход на одну из двух соседних планет, неизвестно, на какую именно. Как это действует, естественно, тоже неизвестно.
– Правильно, – сказал Греков. – Здесь и кроется третий, самый важный вывод. Земная наука просто не готова для понимания этого механизма.
Можно махнуть рукой на план, подумал он, и не посылать Эр-17 в Туннель. Чует мое сердце, что тридцать первый не вернется. Но Эр-17 сегодня так запрограммирован, что телохранитель из него не получится. Сегодня он исследователь, а это слишком разные специальности. И мне не нравится, что мы так много говорим. От болтовни притупляется бдительность.
Но Ковальский был настроен по-боевому.
– Сегодня не готова – значит, будет готова завтра! – заявил он. – Не понимаю, как можно было прекратить такие исследования. Все равно – перед нами дверь в сотни миров. Чтобы изучить их, достаточно сделать шаг.
– Нет, – сказал Греков. – Наш предел – Альвион и Мирза, наши соседи в цепочке, которую объединяет Туннель. Войдя в Туннель, вы выходите на одной из этих планет. На какой точно, никто не знает. Вы выходите на одной из них с вероятностью одна вторая, и все. Допустим, вы попали на Альвион. Тогда при повторном входе в Туннель вы с равной вероятностью окажетесь или снова на Гамме, или на Лигурии – это следующая за Альвионом планета. Таким образом, вероятность добраться до Лигурии равна одной четвертой. Шансы дойти до Лигурии и вернуться на Гамму уменьшаются до одной шестнадцатой. Вот почему Лигурия и Феникс – это следующая планета за Мирзой – для нас практически закрыты. Роботы – не люди. Вы не можете запрограммировать робота таким образом, чтобы он исследовал и Мирзу, и Альвион, и Феникс, и все, что попадется. Это слишком разные планеты. А не родился еще человек, который бы сам, по доброй воле вошел в Туннель.
– Вы ошибаетесь, – сказал Ковальский. – Ходят слухи, что некто Березин набирает добровольцев для похода в Туннель. Они собираются сюда совсем скоро.
– Не знаю, на что они рассчитывают. Риск очень велик. Туннель – это лабиринт, из которого нелегко выбраться. Чем дальше вы удалились от Гаммы, тем меньше у вас шансов вернуться.
– Березин – известный математик архипелага, – не унимался Ковальский. – Говорят, он утверждает, что ему удалось найти стратегию, исключающую риск. Было бы естественно, чтобы такая стратегия существовала. Трудно предположить, что строители Туннеля никогда им не пользовались.
– Не так просто разобраться в прихотях чужих цивилизаций, – сказал Греков. – Даже столь примитивных, как аборигены Гаммы, не говоря о хозяевах Туннеля. Возможно, они умели управлять вероятностью переходов, но это выше нашего понимания. Туннель есть Туннель. Как видите, время истекло, а это значит, что мы лишились еще одного разведчика.
Он продолжил, обращаясь к роботу:
– Эр-17! Вам известна схема маршрута?
– Да, – ответил робот. – Войти в Туннель. При выходе на планетах Альвион или Мирза действовать по программам П-1 или П-2 соответственно. Через 72 часа совершить обратный вход. При выходе на Гамме ждать. При выходе на другой планете – примкнуть к базовой группе и действовать согласно универсальной программе П-3.
Он замолчал.
– Правильно, – сказал Греков. – Выполняйте, Эр-17.
Несколько секунд они смотрели вслед роботу. Эр-17 приблизился к отверстию Туннеля и исчез, растворившись в полутьме.
– Что такое базовая группа? – спросил Ковальский.
– Об этом потом, – сказал Греков. – Сейчас нам следует торопиться.
Он встал с валуна.
И услышал негромкий скрежет внизу за поворотом ущелья.
Проблемы, связанные с эксплуатацией Туннеля, отошли на второй план. Остался только изогнутый коридор ущелья, похожий на желоб титанического бобслея, и лязгающий звук внизу, и два маленьких человека с одним бластером на двоих. Не успеем, подумал Греков и вдруг ясно представил себе, чем все кончится. Он увидел это вторым зрением, так отчетливо и подробно, будто перед ним приподняли некую завесу, будто на мгновение он приобрел дар ясновидения.
В принципе увиденное было естественно, он мог это рассчитать со всеми подробностями, пусть на уровне подсознания. Но картина держалась на одной маленькой детали, которую его подсознание знать не могло.
– Бластер, – приказал Греков. Ковальский послушно отстегнул оружие. Да, бластер был легковат. Греков потянул рычаг зарядовой камеры.
Все сходилось – бластер был пуст, как космический вакуум.
– Разве он не заряжен? – простодушно сказал Ковальский. – Как жалко! Мне так хотелось пострелять на обратном пути.
Греков ничего не сказал. Он взял бластер за толстый ствол, широко размахнулся, и бластер бумерангом сверкнул над ущельем, на фоне клубящихся черных смерчей, а потом запрыгал вниз по тропе, по которой они пришли. И когда он в последний раз поднял облачко пыли, скрежет у поворота ущелья стал отчетливей, и что-то длинное и шевелящееся выдвинулось из-за отвесной скалы.