Поппи схватилась за сердце. Она не могла оторвать от малышки глаз. Малышки?! Тее было четырнадцать, но с виду ей можно было смело дать все двадцать два. Весьма развитая физически, с приятно округленными формами, которые выгодно подчеркивали мини-юбка и тонкий пуловер, несомненно, итальянского производства и весьма откровенного покроя, она выглядела старше своих лет. Манеры этой девочки поражали изысканностью. Назвать ее подростком было бы просто глупо. Во всяком случае, держалась она, как молодая женщина.
Мысленно одернув себя, Поппи заставила себя оторвать от нее взгляд и попыталась запомнить имена тех, с кем ее знакомили. В зале было восемь человек, и если бы их всех предусмотрительно не рассадили вокруг огромного стола заседаний, она вряд ли бы смогла догадаться, кто из собравшихся тут адвокатов кого представляет. Поппи вежливо кивала всякий раз, когда ей называли очередное имя. Кивнула она и тогда, когда ей представили Нормана Андерсона, а вслед за ним Тею. Она подняла на нее глаза и уже не могла оторвать их, сколько ни старалась.
— Простите, — беззвучно выдохнула она, сообразив, что все смотрят на нее. — Но вы поразительно похожи на свою мать. Вы такая красивая!
— Спасибо, — прошептала Tea, но за ее вежливой, заученной улыбкой манекенщицы Поппи почудилось смущение.
Пока Сюзан лаконично знакомила собравшихся с делом Хизер, Поппи гадала, что чувствовала бы она, окажись она на месте этой рано повзрослевшей девочки. Уже давно доказано, что между матерью и ребенком существует невидимая, но крепкая связь. Если бы Поппи тоже удочерили, она наверняка со временем захотела бы узнать побольше о своей родной матери — не жить с ней, ни полюбить ее, нет — просто узнать.
Адвокаты погрузились в обсуждение понятных им одним деталей, перебрасываясь такими мудреными словечками, как «законность», «конфиденциальность», «конституционные гарантии» и «права несовершеннолетних». Поппи изо всех сил старалась ничего не упустить, но ее взгляд помимо ее воли то и дело обращался к Тее. Только сейчас до нее дошло, что Tea, должно быть, слышит все это уже не в первый раз. И для нее во всем этом, наверное, нет особой неожиданности. Так, обычное любопытство. Как показалось Поппи, девочке очень хочется узнать хоть что-то о Хизер.
Ее отец больше молчал. Он держался довольно спокойно, предоставив своему адвокату обсуждать дело с Сюзан Макдермотт — примерно так и представляла это себе Кэсси. Адвокат Андерсона рассуждал о тех неизбежных неприятностях, которые повлечет огласка подобного дела, о той боли, которую она может причинить. Он был решительно против — в особенности, по его словам, потому, что речь тут шла о ребенке.
О ребенке? То есть о Тее?! Тут уж Поппи решительно не в состоянии была смолчать.
— Честно говоря, странно, что вы вообще сочли возможным привести ребенка сюда. Я бы нисколько не удивилась, если бы вы решили оградить ее от всего этого.
Ответил ей Андерсон. Его слова прозвучали хоть и спокойно, но твердо.
— У моей дочери уже сложилось собственное мнение по этому вопросу. Она с самого начала следила за расследованием по газетам. И она сама захотела прийти сюда.
— Ей уже известно, кто ее биологические родители?
— Ей известно, что ее удочерили сразу после рождения, — коротко ответил Андерсон. — Я лично до недавнего времени и понятия не имел, что ей известно о том, кто ее мать.
Tea, покосившись на отца, виновато понурилась, и Поппи вдруг страшно захотелось спросить, что он имел в виду. Впрочем, какая разница, откуда Tea узнала о Хизер. Гораздо важнее сейчас было другое — судя по ее виду, непохоже, чтобы для девочки это стало таким уж ударом.
— У Хизер на этот счет тоже есть свое мнение. — Глядя Тее в глаза, Поппи говорила так, словно в комнате не было никого кроме них двоих. — Она бы никогда в жизни не призналась, что у нее есть ребенок, поскольку ей ненавистна была сама мысль о том, чтобы впутывать тебя в эту историю. Если бы не один человек, мы бы до сих пор не знали даже твоего имени — поскольку она сама его не знала. Считала, что не имеет на это права, раз отказалась от тебя сразу после рождения. Ей было известно только, что ты обрела родителей, которые тебя любят, и она была благодарна им за это. Она приехала в Лейк-Генри, не взяв из прошлой жизни ничего, кроме рюкзака, где было только письмо от адвоката, занимавшегося в свое время твоим усыновлением. И еще вот этого. — Поппи вытащила из сумки крохотную бирку, которую каждый новорожденный получает при рождении, и через стол протянула его Тее.
— Не думаю, что это правильно! — взвился адвокат Андерсона — и тут же замолк с открытым ртом, потому что Tea протянула руку и быстро схватила бирку.
Слава тебе, Господи!
«Молодец!» — едва не крикнула Поппи. Потому что если человеку нельзя увидеть первую вещь, которую он получает, едва вступив в этот мир, то что же тогда считать правильным? Естественно, адвокату Андерсона очень не хотелось, чтобы Tea видела ее — ведь тогда девочка, вполне возможно, почувствовав связь с матерью, могла бы настоять на том, чтобы установить их родство. Именно на это и рассчитывала Поппи, когда клала в сумочку бирку.
Tea впилась в нее взглядом.
Адвокат, увидев, что момент упущен, вернулся к тому, о чем уже говорилось раньше.
— Главный вопрос — это время. Давайте говорить начистоту. Все мы понимаем, что на каком-то этапе нам так или иначе придется привести Алтею в суд. Но еще до этого мы должны быть полностью уверены, что ей не будет нанесен никакой ущерб.
Сюзан Макдермотт вновь указала на то, что в этом деле вопрос времени имеет первостепенное значение, и адвокаты снова принялись препираться. Когда выяснилось, что ни одна из сторон не намерена уступать, Сюзан предложила сделать небольшой перерыв.
Разъяренная Поппи выкатилась из зала и двинулась к дамскому туалету. Но не успела она открыть кран, как дверь у нее за спиной слабо скрипнула, и, обернувшись, она увидела Тею. Оглядевшись, девочка плотно прикрыла за собой дверь.
В ее огромных глазах Поппи прочла откровенное любопытство.
— Скажите… она красивая? — прошептала она.
Поппи кивнула.
— Очень. Погоди-ка. — Ополоснув и насухо вытерев руки, она порылась в сумочке и протянула девочке пачку снимков. Это были как раз те, что сделал Гриффин, когда они были в Миннеаполисе. Выражение лица Теи, когда она жадно вглядывалась в них, уже говорило о многом.
— Я видела ее фотоснимки в газете, — пробормотала она. — Но это не одно и то же. Здесь она выглядит счастливой.
— У нее и в самом деле была счастливая жизнь. Она замечательный человек, Tea. Одна из тех, в ком прекрасно все — и душа и тело. И она скорее бы умерла, чем причинила бы тебе боль. Если начистоту, ей вообще неизвестно, что я здесь.
— Тогда почему вы приехали?
— Она моя лучшая подруга. Было время, когда я, оказавшись в этом кресле, готова была сдаться. Но она не позволила мне этого.
— А что случилось?
— Авария. Снегоход перевернулся.
— Она была с вами, когда это произошло?
— Нет. Но примчалась почти сразу же.
— Вы сказали, что она даже не знает, как меня зовут. А она хотела бы узнать?
Зная Хизер не хуже самой себя, Поппи не сомневалась ни минуты.
— Хотела бы, только понимала, что это глупо. Отказаться от тебя и без того было очень тяжело. Это едва не разорвало ей сердце. А узнай она, как тебя зовут, ей пришлось бы пройти через это снова. Ты бы стала реальной, понимаешь, девочка? Потом ей захотелось бы увидеть тебя, стать частью твоей жизни. Но ведь у тебя к этому времени уже была своя собственная жизнь. И Хизер считала, что вмешиваться в нее она просто не имеет права.
— А ей известно, что моя мать умерла?
— Нет.
— Я отыскала документы об удочерении в ящике маминого стола после ее смерти, — прошептала Алтея, сразу превратившись в растерянную четырнадцатилетнюю девочку, которой она, в сущности, и была. — Они мне были ни для чего, мне просто хотелось знать, понимаете? Ну вот, а потом… я подумала, что папа расстроится, и не стала ему говорить. Только на этой неделе призналась, что все знаю. Но мне известно, что он тоже следил за этим делом по газетам, и мне вдруг захотелось, чтобы он знал, что я тоже все знаю.