– В таком случае я позову викария, чтобы он с вами побеседовал, – сказала она и, задернув занавески, ушла в буфетную.
Его голос долетел до нее и туда.
– Пусть лучше не приходит ко мне. Вчера он абсолютно недружелюбно ткнул меня пальцем под ребро. Если он сделает это еще раз, я стукну его и не посмотрю, что он священнослужитель.
Мэдди усмехнулась. Нет, он все-таки дьявол. Она поставила вариться овсяную кашу, умылась, оделась и отправилась наверх будить детей.
– Можно я отнесу мистеру Райдеру его завтрак? – спросила Джейн, когда каша была готова.
– Ты делала это в прошлый раз, – прервала ее Сьюзен. – Теперь моя очередь.
– Завтрак отнесу я, – сказал Джон. – Я уверен, что он предпочтет, чтобы мужчина…
– Вы можете сделать это все вместе, – прервала их Мэдди, подавив ссору в зародыше. – Джейн возьмет поднос с кашей; Сьюзен – мед. Генри отнесет кружку с молоком, а Джон напоит его отваром ивовой коры. Скажи мистеру Райдеру, что он может добавить меда, если покажется слишком горько.
– Как это ни удивительно, мистер Райдер может слышать сквозь задернутые занавески, – послышался глубокий голос.
– Я тоже хочу отнести что-нибудь, – заявила Люси.
– Да, конечно. Можешь взять его салфетку, – сказала Мэдди, и малышка с важным видом направилась к кровати, держа одной рукой салфетку, а другой волоча стул, чтобы взобраться на него.
Мэдди ждала, когда дети перестанут суетиться вокруг него и вернутся за стол. Их он так же обворожил, как и ее. Он чертовски обаятелен. Перед таким просто невозможно устоять. Но ей придется.
Хотя даже тогда, когда он находился без сознания, ее к нему влекло.
Она вообще его не знала. Не знала, что у него глаза синее, чем вечернее летнее небо, что его глаза умеют поддразнивать и что в них танцуют озорные смешинки; не знала, что они могут неожиданно темнеть как ночь.
Однако она спала, прижавшись к нему по ночам, и чувствовала себя – вопреки всякой логике – защищенной, несмотря на то что он был незнаком ей.
Более того, она признавала, что будет чувствовать себя в безопасности рядом с ним и после того, как он придет в себя. Потому что он джентльмен.
Но это какое-то безумие. Теперь он опаснее, чем когда-либо.
Хотя кто мог бы заподозрить опасность, наблюдая, как он с серьезным видом разговаривает с двумя мальчишками, позволяя им рассказывать ему такие вещи о лошадях, которые он наверняка знал всю жизнь, и не показывая при этом, что он устал, или ему стало скучно, или у него начались боли?
Но он вел себя именно так. Опасность заключалась в том, как он с улыбкой благодарил Джейн или Сьюзен за то, что принесли чашку или взяли тарелку, давая девочкам почувствовать, что они нужны, что их поведение одобряют.
Люси обращалась с ним совсем по-хозяйски, уверенная в том, что ее поцелуй разбудил его. И хотя было ясно, что у него нет опыта обращения с детьми, он не оспаривал ее детские представления, он относился к ним серьезно, заставляя малышку сиять от гордости.
Прежде она не знала, что он за человек.
Она не знает этого и сейчас, тем не менее понимает, что он не принадлежит к ее миру.
У него отличные манеры. Он галантен, забавен и красив.
Одним словом, опасен.
Это соблазн, сказка об очаровательном принце, напомнила она себе. Женщины имеют фатальную тенденцию видеть романтику там, где ее нет и в помине. Именно поэтому бабушка заставила Рауля ждать целых два года… Она защищалась от собственных романтических иллюзий.
Ей нужно, чтобы он ушел. Ее жизнь будет не такой волнующей, зато ее сердце будет в большей безопасности.
Дверь распахнулась, и Мэдди просунула в нее голову.
– Прячьтесь! Идет мистер Харрис.
Что это еще, черт возьми, за мистер Харрис? Он огляделся вокруг, отыскивая, куда бы спрятаться. Единственным местом была буфетная, но там было так холодно, что он рисковал отморозить пятки, поэтому снова взобрался на кровать и задернул занавески.
И стал наблюдать сквозь отверстие между ними. Харрису было около сорока лет. Однако этот коренастый мужчина носил слишком узкие брюки и слишком яркий сюртук, а его редеющие волосы, когда он снял шляпу, оказались начесанными и напомаженными и были тщательно уложены так, чтобы прикрывать намечающуюся лысину.
Ухажер? Но он слишком стар для нее, не говоря уже о смехотворной внешности.
Харрис вошел в коттедж и без приглашения уселся у стола. Он чувствовал себя здесь хозяином, и его самоуверенность вызывала раздражение. Он сразу же перешел к делу.
– Я получил указания от нового владельца…
– Мне показалось, будто вы говорили, что его сейчас нет в Англии, – прервала его она.
Он просверлил ее взглядом.
– Все правильно. Он в России. Но он прислал указания своему брату, который является его доверенным лицом.
– Своему брату?
– Графу Элверли. – Харрис вдруг повернул голову. – Что это было? Там кто-то есть?
Он затаил дыхание за занавесками. Проклятие! Должно быть, он издал какой-то звук, когда услышал слова «граф Элверли»? Это имя было ему знакомо. Но каким образом?
– Кому там быть? – сказала она Харрису и напомнила: – Так что вы говорил и о письме?…
Харрис ей не ответил. Он уставился на альков, и его брови с подозрением сошлись на переносице.
– Там кто-то прячется?
Она досадливо отмахнулась.
– Иногда там играют дети. Возможно, Люси вздремнула на кровати. Какое это имеет значение? Вы сообщили новому владельцу об обещании сэра Джаспера?
– Вы должны уплатить пять фунтов к концу недели.
Она в смятении открыла рот.
– Пять фунтов? Но у меня нет пяти фунтов.
– Тогда вам придется освободить коттедж.
– Освободить коттедж? Но я не могу…
– Пять фунтов к концу недели, или вас выселят. Это было строго-настрого приказано в письме мистера Ренфру.
Харрис, явно наслаждаясь властью, отклонился назад, балансируя на задних ножках стула, и стул под ним скрипнул.
– Кто этот мистер Ренфру? Мне необходимо поговорить с ним.
– Мистер Нэш Ренфру является новым владельцем. Он племянник сэра Джаспера Браунригга и приходится братом графу Элверли, – с нескрываемым удовлетворением произнес Харрис.
Он продолжал говорить, но это было уже неважно.
Ренфру? Граф Элверли? Казалось, маленький мирок на кровати в алькове начал кружиться. Ренфру…
Нэш Ренфру…
Однажды в Швейцарии он наблюдал сход снежной лавины. Сначала это был небольшой комочек снега, соскользнувший вниз. Потом вся масса снега как будто дрогнула, и снег стал спадать со склона сначала полосами, потом неровными пластами, пока с увеличивающейся скоростью не рухнула вся масса снега с горного склона, увлекая за собой все, что попадалось на пути.
Потом наступила тишина.
Подобно этой лавине к нему возвратилась память. А все началось с крошечной частички, которой было имя Нэш Ренфру.
Это было его собственное имя. Нэш Ренфру. А его братом был Маркус, граф Элверли.
Неожиданно его мозг наполнился полосами, потом пластами воспоминаний – именами, лицами, эпизодами. Все это было связано между собой и падало на соответствующее место в безумной головоломке, над решением которой он мучился много дней, и там наконец стала вырисовываться картина, которая имела смысл.
Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как это началось – возможно, это заняло несколько часов, – но казалось, что все произошло в мгновение ока. Совсем как в случае со снежной лавиной.
И когда все произошло, он принялся вновь собирать себя по кусочкам.
Его имя Нэш Ренфру, и он ехал домой… откуда? Нет, он не ехал домой. Он ехал, чтобы посмотреть поместье дядюшки Джаспера. Кто-то написал – Маркус? Нет, кажется, какой-то поверенный – и сообщил о смерти дяди Джаспера. Нэш уже несколько лет знал, что является его наследником. Поместье Уайтторн-Мэнор не было включено в майорат, поскольку Джаспер никогда не был женат, а Нэш, будучи младшим сыном, имел в своем распоряжении мало собственности.