До появления девочки оставались считаные минуты; если она, по своему обыкновению, подсядет к насупленной, квадратной Сухвиндер, то окажется достаточно близко, чтобы унюхать запах его сигареты. Ему нравилось смотреть, как реагируют на неё неодушевлённые предметы: как едва заметно проседает под её телом автобусное сиденье, а металлический поручень скрывается под золотисто-бронзовой волной локонов.
Как только автобус остановился, Эндрю отвёл глаза от двери, как бы углубившись в свои мысли; когда она войдёт, можно будет оглядеться с таким видом, словно остановка стала полной неожиданностью, и встретиться глазами; возможно, кивнуть. Он ждал, когда откроется дверь, но урчание двигателя не прерывалось знакомым скрежетом и стуком. Приглядевшись, он увидел лишь короткую, убогую Хоуп-стрит: два ряда приросших друг к другу домишек. Водитель, нагнувшись к двери, убедился, что ученица не явилась. Эндрю хотел просить его подождать, ведь не далее как на прошлой неделе она выскочила из какого-то жалкого домика и помчалась по тротуару (можно было на неё поглазеть вместе со всеми), и её бег на долгие часы занял его мысли, но водитель уже вывернул огромную баранку, и автобус поехал дальше. Эндрю, с болью в душе и в паху, вернулся к созерцанию замызганного окна.
V
Вплотную стоящие вдоль Хоуп-стрит домишки некогда служили жилищами рабочего люда. В ванной комнате дома номер десять медленно, с излишней тщательностью брился Гэвин Хьюз. У него была такая светлая и вяло растущая щетина, что делать это требовалось всего пару раз в неделю, но холодная и слегка неопрятная ванная была единственным местом уединения. Если протянуть до восьми утра, можно будет с полным основанием сказать, что ему надо спешить на работу. Гэвину очень не хотелось вступать в разговоры с Кей.
Вчера вечером, чтобы только избежать выяснения отношений, он начал самый длительный и изобретательный секс-марафон за всю историю их романа. Кей не пришлось уговаривать — она откликнулась тотчас же и выжала из него всё, что могла: то и дело меняла позы, задирала для него свои сильные коротковатые ноги, изгибалась, как известная славянская акробатка, которую она напоминала чуть загорелой кожей и короткой стрижкой. До Гэвина слишком поздно дошло: она узрела в этих нехарактерных для него поползновениях молчаливое признание всего того, что он решительно не хотел ей говорить. Целовалась она жадно; раньше, в начале их романа, эти мокрые поцелуи взасос казались ему эротичными, но теперь вызывали чуть ли не омерзение. Подавленный таким натиском, который сам же спровоцировал, Гэвин долго шёл к оргазму, опасаясь, что эрекция вот-вот пропадёт. Даже это обернулось против него: Кей, судя по всему, сочла такую необычную выдержку демонстрацией виртуозности в постели.
Когда наконец всё кончилось, она в темноте прильнула к нему и некоторое время гладила по голове. Гэвин в унынии смотрел в пустоту, понимая, что непреднамеренно укрепил их связь, а это вовсе не входило в его расплывчатые планы. Кей уснула, придавив ему руку; простыня сырыми пятнами неприятно липла к бедру; он лежал на бугристом от старости пружинном матрасе и жалел, что не способен поступить как подонок: тихонько выскользнуть и никогда больше не возвращаться.
В ванной комнате пахло плесенью и влажными губками. К борту сидячей ванны прилипло несколько волосков. Стены облупились.
— Тут нужно поработать, — сказала как-то Кей.
Гэвин предусмотрительно не вызвался помочь. Те вещи, которых он ей не говорил, служили ему талисманами и гарантиями; он нанизывал и перебирал их в уме, как чётки. Никогда не употреблял слово «люблю». Никогда не заводил речь о женитьбе. Не просил её переезжать в Пэгфорд. Тем не менее она оказалась здесь, и якобы по его вине.
Из потемневшего от времени зеркала на него уставилась собственная личность. Под глазами темнели круги, а жидкие и сухие светлые волосы торчали клочьями. Голая лампочка с жестокостью фоторобота обрисовывала слабовольную козлиную физиономию.
«Тридцать четыре, — подумал он, — а выгляжу на все сорок».
Он занёс бритву и приготовился осторожно срезать две толстые светлые волосины, которые упрямо росли по обеим сторонам выступающего кадыка.
В дверь забарабанили кулаками. Рука у него дрогнула, и с тонкой шеи на свежую белую рубашку закапала кровь.
— Твой бойфренд, кажется, уснул в ванной, — вскричал раздражённый девичий голос, — а я уже опаздываю!
— Я закончил! — гаркнул он в ответ.
Порез саднило; ну и что? Зато появился удобный предлог: Посмотри, что случилось из-за твоей дочери. Теперь мне придётся перед работой мчаться домой, чтобы сменить рубашку. Почти что с лёгким сердцем он схватил галстук и пиджак, висевшие на вбитом в дверь крючке, и открыл задвижку.
Гайя шмыгнула мимо него в ванную и, хлопнув дверью, заперлась. Стоя на тесной лестничной площадке, где воняло жжёной резиной, Гэвин вспомнил, как этой ночью грохотало о стену изголовье, как скрипела дешёвая сосновая кровать, как стонала и вскрикивала Кей. Порой совершенно вылетало из головы, что в доме находится её дочь.
Он трусцой сбежал вниз по голым дощатым ступенькам. Кей говорила, что собирается их отциклевать и покрыть лаком, но он сомневался, что у неё дойдут руки: лондонская квартира Кей тоже была неуютной и запущенной. Вообще говоря, он подозревал, что она рассчитывает вскоре переехать к нему, да только напрасно: дом — это последний оплот; здесь, в случае чего, он будет стоять насмерть.
— Что ты с собой сделал? — взвизгнула Кей, заметив у него на рубашке кровь.
На ней было дешёвое алое кимоно, которое ему не нравилось, но ей очень шло.
— Гайя забарабанила в дверь так, что у меня рука дёрнулась. Сейчас поеду домой переодеваться.
— Ой, а я тебе завтрак приготовила! — поспешно сообщила Кей.
Гэвин понял, что на лестнице пахло не жжёной резиной, а яичницей. Сухой, пережаренной.
— Не могу, Кей, я должен сменить рубашку. У меня прямо с утра…
Она уже раскладывала плотную массу по тарелкам.
— Пять минут ничего не решают, неужели нельзя…
В кармане его пиджака громко пискнул мобильник, и Гэвин решил, если получится, изобразить, что это срочный вызов.
— Господи! — произнёс он в неподдельном ужасе.
— Что такое?
— Барри. Барри Фейрбразер! Он… чёрт… он умер! Это от Майлза. Дьявольщина!
Кей опустила деревянную лопаточку.
— Кто такой Барри Фейрбразер?
— Мы с ним играем в сквош. Ему всего-то сорок четыре! Господи!
Гэвин перечитал сообщение. Кей в замешательстве наблюдала за ним. Она знала, что Майлз и Гэвин — совладельцы юридической фирмы, но Гэвин не счёл нужным познакомить её с Майлзом. А имя Барри и вовсе было для неё пустым звуком.
С лестницы послышался оглушительный топот: это Гайя спускалась по ступеням.
— Яичница, — определила она с порога. — Кто бы сомневался. Вот спасибо-то. А по егомилости, — ядовито бросила она в затылок Гэвину, — я, кажется, пропустила этот чёртов автобус.
— Ты бы ещё подольше прихорашивалась, — крикнула Кей вслед удаляющейся дочери, которая не соизволила ответить, пронеслась по коридору, задевая рюкзачком стены, и хлопнула входной дверью.
— Кей, я должен идти, — сказал Гэвин.
— Послушай, у меня всё готово, это минутное дело…
— Мне нужно сменить рубашку. Вот зараза, я ведь помогал Барри составить завещание. Надо срочно проверить. Нет, извини, я пошёл. Просто не укладывается в голове, — добавил он, перечитывая сообщение Майлза. — Поверить не могу. Мы ещё в четверг играли в сквош. Прямо не могу… о господи!