Единственные две женщины в моей жизни, к которым я не испытываю и крохи неприязни — матушка и тётка Марья. На этом, пожалуй, все. Но несмотря на все это, я категорично против унижения женщин. Я ненавижу несправедливость, она встаёт у меня комом в горле. И обычно в роли этого самого кома успешно выступает Дьюмас.
Его отношения к женщинам переходит все границы.
Все, что ему нужно от них, это тело. Он использует их для своих грязных целей, не забывая при этом прилюдно унизить доверившуюся ему жертву, Дьюмасу нравится причинять им преимущественно эмоциональную боль.
Поэтому я ведьм и недолюбливаю. Они умны и проворны, но, отнюдь, порой чертовски глупы и не могут устоять перед, как им всегда снится, лёгкой добычей. И то, что эта зеленоглазая ведьмочка отшила этого утырка, удивило меня еще больше! Думаю, стоит тщательно пересмотреть своё мнение о ведьмах…
Она не стала прогонять его, хотя, как я понял, попытка была, и общалась ведьмочка с ним почти весь шабаш, но при этом держалась от него отстраненно, да и мысли её были заняты вовсе не златовласым лгуном… Что не могло не радовать!
Сознаюсь, это первая ведьма, которая смогла заинтересовать меня за эти долгие двести лет жизни не только подтянутым телом, но и манерой поведения. Её наряд я тоже оценил… мужское начало в два счета возликовало при виде обнажённой белой кожи бедра, и длинной лебединой шеи… Это все, что было открыто для посторонних глаз. И за это отдам ей должное, она не выпячивала напоказ ВСЕ, что можно, как другие ведьмы, а лишь уместно подчеркнула свои достоинства, но и этого вполне хватило, чтобы привлечь противоположный пол…
Знаете, я ни капли не поразился, когда, спросив у матушки имя этой дивной ведьмы с пьянящим взглядом, услышал, что она её преемница! И та об этом даже не догадывалась. Что за вздор?! Нужно было понять, что что-то здесь не так ещё тогда, когда сумел уловить отрывки мыслей этой теперь ещё более загадочной Лиссы…
Я ведь ни в коем разе не телепат! Обычный маг с необычным даром, истинное предназначение которого я до сих пор не могу разгадать. За все это время было лишь два человека, мысли которых я мог прочесть — Китоврас и… Лиенра.
Дело в том, что этот дар просыпался только тогда, когда между мной и предполагаемым оппонентом воцарялась довольно тесная связь. Дружба — как в случае с Китоврасом, и любовь — как было с Лиенрой. Но если связь с Лиенрой пропала сразу после того, как раскрылся её жалкий обман, и она исчезла, то откуда у меня появилась связь с этой эксцентричной ведьмой мне непонятно… Нужно будет поискать информацию об этом в Чернихерском замке, а пока продолжу узнавать столь заинтересовавшую меня безрассудством Ведь Лиссу.
И она, без всякого сомнения, смогла меня огорошить ещё раз, когда отлупила полотенцем и огрела глиняным горшком.
Кто ж знал, что эта ведьмочка такая шустрая.
Это настолько вывело меня из привычного русла, что я встал в ступор, а когда до меня дошла вся абсурдность происходящего, откровенно взбесился! А это чрезвычайно странное «яой», и вовсе меня добило. Злость так и кипела во мне, если б не нечисть, то прибил бы на месте эту несносную девчонку, которая немедленно поспешила смыться за дверь.
Да я, вообще, к тетке Марье пришёл! Узнать хотел, как она и нечисть её, может поддержать чем нужно. Хотя… кого я обманываю. Идя сюда, я тесал себя надеждой, что эта ненормальная окажется здесь. Уж больно заинтриговала меня эта ведьмочка…
Лисса
— Ау, — завыла жалобно, — тут кто-нибудь есть?
В ответ тишина.
Вот те на, пришла в библиотеку, а тут… тишина. И дело не в том, что все тут, как правило, вели себя, как мышки, а в том, что тут никого не было. Совсем! Даже библиотекаря!
Пройдя вглубь помещения, я застопорилась около высокой деревянной стойки, за которой по идее должен кто-то сидеть. Но увы.
— Вот и накрылся мой доклад медным тазом… — пробормотала обижено, и тут из-за стойки выскочила какая-то мертвенно-бледная, прошу прощения за французский, фигня, и начала протяжно выть. — А-а-а! — не своим голосом закричала, и почувствовала, как серею, ведь сейчас под потолком летала полупрозрачная белая субстанция и заливно хохотала! И даже не хохотала, а ржала! Как лошадь!