Не торопясь, взял за шиворот Бестужева-Рюмина и поволок его в трюм, где все было готово для большого бабаха. От него мало не покажется всем присутствующим. Здесь же находился и инопланетный прибор, при помощи которого меня хотели вернуть домой инопланетяне. Я долго думал, стоит ли его использовать, или по-честному погибнуть. Но всё-таки решил, что, если есть возможность, значит надо ещё пожить. Мало ли, вдруг повезёт, я всё-таки попаду в сына какого-нибудь большого начальника и проживу жизнь в ничегонеделании, как и хотел изначально. Правда, прибор наверняка настроен на возвращение меня домой. Но, есть надежда, что при том количестве энергии, которая освободится во время взрыва, настройки собьются, и моё сознание улетит не туда, куда хотелось бы инопланетянам.
Забавно было наблюдать за поведением пленника, который осознал, какая участь его ждёт и пытался уговорить меня не делать глупостей и сдаться на милость «цивилизованных» людей. А когда понял, что уговоры ни к чему не привели и жить ему осталось совсем немного, начал истерить. В такой момент очень ярко проявляется сущность человеческая и то, что я наблюдал, назвать достойным поведением, язык не повернётся. А ведь совсем недавно был хозяином жизни и всячески показывал окружающим, какой он бесстрашный, гордился своей честью. Так зачастую в жизни и бывает. Люди, если их можно так назвать, которые пыжатся доказать свою безупречность и значимость, на деле оказываются тварями дрожащими, готовыми торговаться за свою жизнь даже с дьяволом, обещая ему все блага мира. А скромные и незаметные в обычной жизни люди идут на смерть с высоко поднятой головой и встречаются с ней с улыбкой на лице. Ну, или без улыбки, но с достоинством, которое, изначально присуще каждому человеку. Потому что все мы сделаны по подобию его.
Так размышляя, меня улыбнуло:
— Во загнался, по ходу тоже волнуюсь. Как всегда, перед окончанием.
Когда суда стукнулись бортами, а на палубе зашаркали башмаки абордажной команды, я собрался и подготовился одновременно жать на кнопку и бросать горящую лампу на гору пороха. Чтобы получилось все одновременно, надо постараться. Бестужев, чувствуя приближение кончины, стал тоненько подвывать. А я с каким-то садистским удовольствием ждал появления абордажников. Очень уж захотелось посмотреть на их лица, когда увидят подготовленную для них картину.
Когда появились первые бойцы, я не выдержал и расхохотался. Очень уж уморительную сцену довелось увидеть. Когда-то у меня жила морская свинка, которую дети доводили до истерики громкими хлопками в ладоши. Она от громкого звука пугалась и начинала стартовать с такой скоростью, что оставалась на месте. Нет, задние лапки у неё молотили по полу со скоростью пропеллера, но пробуксовка получалась такой затяжной, что можно было живот порвать от смеха. Так получилось и здесь. Первый, самый резвый абордажник влетел в трюм с грозно перекошенным лицом и, буквально, ощетинившись с кинжалом и абордажным тесаком. А когда увидел все, здесь происходящее, очень похоже изобразил старт морской свинки, что и вызвало мой гомерический хохот. Почему-то, мне думается, что мой смех испугал других абордажников больше, чем то, что они здесь увидели. А потом я швырнул лампу, и в момент её соприкосновения с порохом, нажал на кнопку. Успел ещё даже увидеть вспышку.
Эпилог
В горнице свежепостроенного терема сидела княжна, уронившая на пол только что прочитанное письмо, и горько плакала, при этом тихо причитая:
— Я ведь тебя люблю и пошла за тобой не из жалости, а потому что люююблююю…
Рядом с княжной стояли Прохор, Игнат и Свят. Они старались вести себя максимально тихо, чтобы не мешать человеку переживать свалившееся на неё горе. Игнат сразу, по приезду, выполнил все последние указания своего командира и рассказал княжне, как все происходило и чем закончилось. Поначалу, передавая написанное командиром письмо этой женщине, он не знал, как себя с ней вести. Ведь как не крути, а погиб командир именно из-за неё. Но сейчас, видя, как она все восприняла, начал немного оттаивать. Он и раньше принял для себя решение, что при любом раскладе выполнит волю человека, который для него был непререкаемым авторитетом. А сейчас, сопереживая горю княжны, понял, что сделает это не по приказу, а по своей воле. Потому что так сыграть горе нельзя, и она действительно убивается и винит себя в смерти любимого не наигранно, а всей душой. Прохор про себя матерился. Задачу, которую перед ним поставил хозяин, он даже не представлял, как выполнять и с чего начать. С хозяином было проще. Он просто служил ему и любил, как своего сына. А, как быть с его детьми и с чего начинать пресловутое воспитание, он не знал. Немного отрефлексировал, пока жена хозяина страдала. Потом плюнул и для себя решил: просто стану им другом и слугой, как с хозяином. А там — будь, что будет.