Комсомольцы поправляли секретаря обкома, а он все упорствовал:
— Не пущу! Учетчиком, инструктором, даже вторым секретарем — не возражаю. Но первым должен быть только парень. Не пущу!
Запоздалое дитя домостроя, ему и невдомек, что комсомольцы могут в один прекрасный день прокатить на областной конференции его самого так же, как они сделали это на районной с Васькой Поповым
1948 г.
Кукарача
Сначала в редакцию принесли письмо, а дня через два пришел и его автор. Вернее, не пришел, а влетел в образе встревоженного, взволнованного гражданина.
— Помогите! Моему Мальчику семь месяцев, а ему до сих пор не дают золотой медали.
— Семь месяцев? Так за что же ему, собственно, давать медаль?
— За породу. Вы разве не знаете, кто мать моего Мальчика? Кукарача. Не та Кукарача, которая была у Жуховицких, а знаменитая, длинношерстная. И вот из-за гнусных интриг жюри…
Я смотрел на Владимира Васильевича Морева и не понимал. Ну можно ли взрослому, солидному мужчине принимать так близко к сердцу решение жюри собачьей выставки! А Владимир Васильевич волновался день, другой, а потом даже слег в постель, будто золотой медалью обнесли не семимесячную таксу, а его самого.
Все эти переживания были тем более удивительны, что на прядильной фабрике Владимир Васильевич Морев был известен как трезвый, рассудительный человек. И вдруг у этого человека из-за какого-то щенка — сердечный припадок.
— Они не имели права, — жаловался больной. — Мой Мальчик первый кандидат в медалисты. И по ладам, и по стати, и по экстерьеру.
На прядильной фабрике только удивлялись: когда технолог Морев успел сделаться таким знатоком собачьих статей? Ведь до самого последнего времени он с трудом мог отличить таксу от крысы.
Владимир Васильевич пристрастился к четвероногим недавно и неожиданно. Его увлечение щенками началось в то время, когда появился новый директор хлопчатобумажного комбината Кирилл Константинович Пряхин. А новый жил, оказывается, в одном доме с Моревым и был владельцем Кукарачи, той самой знаменитой, длинношерстной… Это он, Пряхин, дважды в день, утром и вечером, прогуливал своего пса по улице, вызывая умиление у жены Морева — Ольги Петровны. И в самом деле, картина была трогательная. Крохотная собачонка семенила рядом с крупным, могучим мужчиной. И этот мужчина осторожно переставлял ноги, которые колоннами возвышались над таксой, чтобы случайно не задеть ее, маленькую, чуть больше дамской туфельки.
Самого же Морева ежедневные прогулки владельца Кукарачи не умиляли, а коробили. При его-то солидности. И хоть бы пес был псом, а то какая-то каракатица.
И вдруг — неожиданный пассаж. Владимир Васильевич приходит с работы домой, а жена ему навстречу с такой же точно каракатицей в руках.
— Знакомься: Мальчик, сын Кукарачи.
— Зачем? Откуда?
— Пряхин подарил. Еле упросила. Это лучший щенок из помета.
Мореву хотелось взять этого лучшего и выбросить за порог. Но он сдержался и спросил:
— А кто будет гулять с твоим Мальчиком?
— По очереди. Я и ты.
— Я? Ни в коем случае.
Но попробуй не пойди. Жены нет дома, а пес скулит. И Морев волей-неволей стал сопровождать каракатицу на прогулки. Впереди бежала она, а сзади на поводке, пытаясь сохранить мужское достоинство, важно шествовал сам Владимир Васильевич.
Двадцать лет прожил Морев в доме текстильщиков и не знал, сколько бетонных тумб установлено на их улице. И вот теперь с помощью Мальчика он наконец произвел точный подсчет и тумб, и фонарных столбов, и троллейбусных мачт. И здесь, не то у столба, не то у тумбы, как-то в воскресный день знаменитая Кукарача встретилась после трехмесячной разлуки со своим пока еще безвестным отпрыском. Собаки обнюхались, а мужчинам пришлось приподнять шляпы и раскланяться.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
Так технолог прядильной фабрики познакомился с директором своего комбината.
— Ну как? — спросил директор. — Не ругаете меня за собачку?
— Что вы, что вы! Мы все очень рады. И я и жена.
— А чумкой ваш Мальчик еще не болел?
— Чем?
— Э… э… друг, — пожурил технолога директор. — Какой же вы собаковод, если не слышали про чумку.
— Нет, почему же, — спохватился Морев. — Я слышал. Чумка — это то самое, которое… Ну спазмы, посинение… — начал было объяснять Морев и запутался.
— Нет, нет. Не то. Вы лучше сходите в ветеринарную лечебницу, вам объяснят, — посоветовал Пряхин и улыбнулся.
Два дня из-за этой улыбки Морев корил себя: