— Маакс, — упрекнула Эшли.
— О. Он сам напросился. Поверь, — ответил Маакс, когда мужчина поспешил прочь, бросая отчаянные взгляды через плечо. — Да, беги! — рявкнул Маакс на убегающего. — Этот грёбаный мир не умрёт, пока я не скажу! Понял?
— Вау. Очень мило, Маакс, — проворчала она и запрыгнула в ожидающий внедорожник, чувствуя, как большое, раздражающее, прозрачное божество вновь щупает её задницу.
Как только дверь закрылась, она с громким шлепком ударила Маакса по руке.
Ай! — крикнул Маакс. — Какого чёрта?
Эшли потёрла ноющую ладонь.
— Никогда больше так не делай, извращенец!
— Что? У меня рука соскользнула.
— А, ну да. И соскользнула, когда я разговаривала с Фернандо? — возразила она.
— Я просто пытался привлечь твоё внимание, — проворчал он. — Ты слишком много времени проводила с этим мужчиной.
— Что? Минутку? — возразила Эшли.
— Сэр? — спросил водитель — очередной крупный мужчина, одетый в чёрный костюм и тёмные очки. На пассажирском сиденье сидел мужчина, похожий на его модного близнеца.
— Тимоти, ты забрал её вещи из дома? — спросил Маакс, игнорируя её вопрос.
— Да, сэр, — ответил водитель.
— А всё остальное готово?
— Как вы и приказывали, сэр.
— Хорошо. Поехали, — сказал Маакс.
Эшли не собиралась спускать его с крючка, ей не нравилось, что он пытается контролировать её.
— Маакс, ответь. Что значит слишком много времени?
— Это фигура речи, Эшли. Мои наблюдения не основывались на физическом времени, — пояснил он.
— Тогда что? — спросила она.
— Я просто не одобряю того, как он смотрит на тебя, — произнёс он после долгой паузы.
Он ревнует? К Фернандо? Серьёзно? Эта мысль одновременно возбуждала и раздражала. В любом случае, учитывая то, что он сказал ранее, его собственничество — чрезмерно лицемерное.
— Это не оправдание. Держи свои руки подальше от моей задницы.
— Моя задница, — парировал он.
— Что? — Она повернула голову на звук его голоса.
— Технически, ты моя пара. Это делает её моей.
Она закатила глаза. Как он смел! Сначала она слишком незначительна для него, а теперь принадлежит ему?
— Да неужели? — спросила она. — Тогда, следуя твоей логике, если ты моя пара, твоя рука принадлежит мне. И, как владелец твоей руки, я запрещаю ей касаться моей задницы. — Она помолчала. — Или… — Боги доставляют себе удовольствие? Ну, может, он и бог, но ещё и мужчина. — Запрещаю тянуться к сладкому столику, — сказала она самодовольно.
— Сладкому столику? — уточнил он.
Мужчины, сидевшие впереди, тихо засмеялись. Она не обратила на них внимания.
— Ну… ты понимаешь. — Она бросила взгляд вниз, на чёрное кожаное сиденье, где должен был находиться пах Маакса.
Маакс и мужчины расхохотались.
— Ты очень забавная. По-моему, это называется пенис. Разве ты не можешь сказать это слово?
Она прищурилась.
— Хорошо, я… Я… Я могу это сказать. Пенис. Вот. Я сказала!
Маакс продолжал смеяться.
— Сладкий столик, — вздохнул он с последним смешком.
Она шлёпнула его по руке.
— О, прекрати. Меня не так воспитывали.
— Хорошо. Но если говоришь о нём, называй своими именами — пенис, член, а не сладкий столик.
Мужчины очень громко рассмеялись.
Она недоверчиво ахнула.
— О, боже. — Он настолько самовлюблён. — Я уверена, что твоё древнее хозяйство больше похоже на корнишон или на ящерицу.
Снова послышался рёв с переднего сиденья.
— Неужели? — ответил он, затем схватил её за руку и положил прямо на свой пах.
— Господи. — Она отдёрнула руку от огромной спящей анаконды у него между ног. — Не стоит нам углубляться в эту тему.
— А вот и нет, — самодовольно возразил он. — Когда речь заходит о таких важных вещах, я хочу, чтобы ты не сомневалась в моём превосходстве. — Он наклонился и прошептал ей на ухо: — Во всех двадцати пяти сантиметрах
— Двадцать пять? — прошептала Эшли. Стоит признать, что это впечатляюще. Хотя она в этом не признается вслух. И не расскажет о мысленном образе, который внезапно возник в голове: они лежат голые в постели вместе, он медленно скользит между её ног. Прочь, похотливые мысли! Прочь!
— Какая жалость, — сказала она дрожащим голосом, полным фальшивой убеждённости, — ты жуткий и невидимый. Должно быть, неприятно, когда женщины кричат и убегают.
Мужчины перестали смеяться, и повисло долгое молчание.
— Ты, Эшли, единственная женщина, за которой я гонялся, — сказал он ледяным тоном.
Зачем он это сказал? Она единственная?