— Тебе легче, открой глаза, — приказал мужчина хриплым голосом.
Она воспользовалась моментом и прислушалась к своему телу.
Удивительно. Боль ушла. На самом деле, Мэгги чувствовала эйфорию и лёгкое покалывание. Особенно там, где мужчина её касался. Может, ещё и в паре других мест.
«Маргарет О'Хара! Ты распутница!»
Она открыла глаза и встретилась с, прожигающим насквозь, взглядом ледяных, бирюзовых глаз, которые находились в дюймах от неё, и в их глубинах плескалось неприкрытое, первобытное желание.
Ерунда какая! Мэгги запрокинула голову и ударилась о ствол.
— Ай! Отлично! Сзади теперь есть такая же, как и спереди шишка.
Невероятный мужчина выпрямился, возвышаясь над ней, словно многовековой дуб, но не отвёл взгляда. Ну, по крайней мере, между их лицами теперь социально приемлемое расстояние. Хотя нельзя того же сказать про их тела. Жар его вздымающейся груди просачивался в Мэгги. И к счастью — или, к сожалению?.. а, может, магически, так как она не представляла, когда он успел их натянуть? — он был одет лишь в тонкие льняные брюки. Нет. Определённо, к счастью. Момент и так неловкий, а если бы мужчина был голым и таращился вот так, как сейчас: молчаливо и с подозрением… Он продолжал изучать её своими невероятными, бирюзовыми глазами, обрамлёнными густыми чёрными ресницами.
«Почему он так на меня смотрит?»
Может, думает, что из огромной шишки на лбу вот-вот появится вторая голова?
— Что произошло? — наконец, спросила она.
— Вопросы здесь задаю я, — возразил он. — Женщина, кто ты?
Не такого ответа она ожидала.
— Голубчик. Я заблудилась в джунглях с полуобнажённым грубияном.
— Грубияном? — Он удивлённо выгнул тёмные брови и сложил руки — под кожей цвета молочного шоколада бугрились бесконечные, тугие мышцы — на широкой груди. Мэгги отметила каждую деталь невероятного на вид мужчины, словно записывала в журнал артефакты: длинные, влажные, блестящие волосы цвета полуночи; невероятно широкие плечи; под бронзовой кожей шеи вились мышцы и натянутые сухожилия; греховно вылепленный живот, разделенный на округлые маленькие прямоугольники, которые напоминали поднос с кубиками льда — необычное новое изобретение. Господи, ей так не хватало льда.
Но какими бы ни были впечатляющие грубые, высеченные мужские черты, именно рост больше всего сбивал с толку. В этой части света люди не отличались высокорослостью. На самом деле, со своих метр семьдесят, она сантиметров на пятнадцать возвышалась над всеми мужчинами из деревни. А её отец, доктор О'Хара, на целых тридцать. Нет. Этот гигант явно родом не из маленького сонного Бакалара или вообще с Юкатана. Но откуда тогда? Экзотические, этнически неоднозначные черты не давали подсказок. Он мог быть и марокканским греческим испанцем и скандинавским гималайским казахом. Хм-м-м-м.
— Да, грубияном, или предпочитаете хам? А может, дикарём? — произнесла она.
— Едва ли. Дикари не спасают женщин от опасностей. Они создают для них эти опасности.
Верно. А ещё у дикарей нет сексуального, экзотического акцента. Как у одного из голливудских друзей её родителей.
Вот в чём дело!
— Господи. Вы актёр, да?
Да. Да. Теперь всё встало на свои места. Жители деревни неделями говорили о съемочной группе. Все твердили на улице — ух, говорили на углу, рядом с вонючими ослами — что российский режиссёр снимал фильм о Чичен-Ице и ему нужны были образы исторических реконструкций в этом районе.
— А… Актёр? — На его суровом выражении появилась очаровательная улыбка, вдохновленная самим дьяволом. — Да.
Мэгги вздохнула.
— Это объясняет обученную кошку. Где группа? — она посмотрела через плечо.
— Группа. Э-э-э. — Он указал пальцем в неопределённую точку и опустил руку. — Через пару дней приедет.
— Вы вживаетесь в роль! Точно. — Мэгги слышала, как актёры вживаются в роль. Увлекательно. Конечно, актёрская игра никогда её не интересовала, как впрочем, и другие виды деятельности. Но родители настаивали заняться чем-то продуктивным. Потому что ходить на вечеринки и встречаться с известными, симпатичными мужчинами, на их взгляд, недостойное занятие, так что Маргарет занялась живописью. Они оказались правы, к слову. Ох, если бы только её дражайшая мама дожила до момента, когда Мэгги сказал бы ей об этом.