Тина и Владимир Михайлович устремились в район "Медведково". Петляя между стандартными зданиями известными одной Тине ходами, они вышли к облупленной "хрущобе", перед одним из подъездов которой их ждала похожая на мальчишку девица в кроличьей вытертой шубке, несмотря на весеннюю оттепель, покачивая перед собой коляску.
- Ну, как, не опоздали? - ласково обратилась к ней Тина, заглянув при этом в коляску и нежно поправив розовое одеяльце на малыше.
- Всё нормально. Только у меня не прибрано и в холодильнике хоть шаром покати, - ответила Света, окинув попутно Гордина цинично оценивающим взглядом.
- А это мы сейчас сообразим. Правда ведь, Володя? полуутвердительно-полувопросительно оглянулась Тина на спутника.
- Однозначно, - согласился Владимир Михайлович. И они пошли небольшой шеренгой, продвигая перед собой коляску через обледеневшие черные выбоины в асфальте. "Универсам" также был типичным. Гордин хотел, было, ограничиться спиртным, взяв бутылку водки и две "Саперави", но ему, как оказалось, предстояло оплатить три десятка яиц, колбасу, сыр, хлеб, пельмени, торт, конфеты, два пакета молока и банку детского питания (у Светы от переживаний молока нет, - прошептала ему заговорщически Тина), а также соль и спички, которые мгновенно набросала в традиционную тележку раскрасневшаяся в помещении спутница.
Пока Гордин расплачивался, она вышла из магазина и он, стоя в очереди, видел сквозь витрину, как она, энергично жестикулируя, что-то рассказывала подруге, возможно объясняя причину отсутствия для неё кавалера.
Припасы в двух пластиковых пакетах вносил в комнату Гордин, хозяйка осталась на улице гулять с ребенком. Тина умело отомкнула дверь, привычным жестом достала из-под вешалки стоптанные матерчатые тапочки и бросила их гостю.
- Раздевайся. Располагайся. Будь как дома, дорогой. А сама, повесив плащ в прихожей, отправилась с пакетами на кухню - выгружать провизию.
- Ну что, мы, наверное, сейчас есть не будем. Свету подождём. Только вина выпьем, ты не против?
Владимир Михайлович огляделся вокруг. Стандартная прихожая. Кухонька с традиционным набором мебели и холодильником "Саратов", на котором громоздилась фанерная хлебница. Комната, треть которой занимала тахта "сексодром" и ещё почти треть - полированная стенка.
Тина, управившись с рассовыванием провизии в холодильник и в кухонные шкафчики, протянула Гордину бутылку вина и штопор. Он привычно открыл "Саперави, разлил вино по фужерам, снова заткнул пробкой бутылку и выслушал её ликующий тост:
- За любовь и взаимопонимание!
- Инди-руси-бхай-бхай, - механически отозвался Владимир Михайлович. Пить ему не хотелось, любовных игр хотелось ещё меньше. Он почти недоумевал: кой черт он притащился за тридевять земель в эту замызганную халупу, зачем истратил прорву денег (сколько же хороших книжек можно было купить!), если ему совершенно не хочется развлекаться... Дурные предчувствия будоражили его. Он ощущал себя бараном, влекомым на скотобойню. Выпитое вино не помогло, стало поташнивать. Во рту осталось послевкусие вяжущих чернил.
Между тем Тина достала из бельевого шкафа подушки, простыню и одеяло без пододеяльника. Простыня была явно несвежая, в коричневатых разводах.
Владимир Михайлович нехотя взгромоздился вслед за подругой на тахту. Ему хотелось сейчас одного: скорее уйти из этого дома и забыть его как дурной сон. Он приладился на бок позади Тины и стал изучать поле деятельности. На уровне женской талии виднелась круговая борозда-защипа от тугой резинки трусов или пояса, на коже в области крестца с переходом на ягодицы краснели прыщеватые бугорки размером со спичечную головку. Позже Гордин сообразит, что это - следы укусов.
Тина напротив пришла в невероятное, явно ненаигранное возбуждение. Она стала нашептывать партнеру бессвязные нежности, извиваясь и ерзая телом на постели и требовать от Гордина большей активности и прилежания:
- Ну же, ну же... Милый, почему ты сегодня такой вялый, едва шевелишься...
Гордин молчал. Кое-как он покончил с постыдным занятием и немедленно вскочил с тахты, начал одеваться.
- Подожди, у нас ещё есть полчаса, давай повторим, - попыталась задержать его Тина.
- Извини, я себя что-то плохо чувствую. Наверное, грипп начинается, попытался смягчить отказ Владимир Михайлович.
- Смотри, чтоб не гриппер, - малоудачно пошутила Тина, вальяжно раскинувшись на постели, откинув одеяло и потягиваясь, как большая голая кошка.
Резко прозвенел дверной звонок, и раздалось скрежетание ключа в дверном замке. Света тоже решила вернуться раньше времени.
- Олег совсем замерз и мокрый. Извини, я только перепеленаю его и уйду, - обратилась она к подруге, не обращая внимания на понуро стоявшего около полки с книгами Гордина.
- А мы уже всё закончили. Раздевайся. Давай посидим, чаю попьем, предложила Тина.
Мальчика отнесли в другую комнату, дверь в которую Гордин не заметил из-за "стенки". Женщины придвинули большой стол к тахте, быстро уставили его бутылками и закусками. Наполнили фужеры вином. Гордин сел сбоку на стул, налил себе стакан водки и, не дожидаясь общего тоста, махнул его единым духом. Тина заметила его забегание вперед и пошутила:
- Что-то ты, дружочек, переквалифицировался. Может ты уже не ёбарь, а алкаш?
Она ещё что-то добавила не менее соленое и ядовитое. Гордин ничего не ответил. Он сидел, чувствуя, что ноги его отяжелели, что брюки стали тесными. А женщины занялись друг другом, они подкладывали угощение на тарелки, доливали вино в фужеры, пили много и жадно, много и возбужденно говорили. Казалось, они не виделись целую вечность.
Гордин на минуту прислушался. Света рассказывала, что вчера её сильно напугали.
- Прохожу поздно вечером возле двери в прихожей и слышу какой - то слабый шум. Прислушалась. Словно кто-то стоит около двери и сильно дышит. Но не звонит. Я сначала подумала, что мой бывший муж пришел, алкаш несчастный. Он как поддаст, то вместо того, чтобы к матери своей ехать, где сейчас живет, в Марьиной роще, ко мне прётся и канючит под дверью, мол, пусти да пусти. Иногда даже на коврике в коридоре всю ночь проспит. Но я его не пускаю. Хватит, надоел. Вот так достал, - Света провела горизонтально по горлу кистью правой руки.
- И кто это был? - чуть не взвизгнула Тина.
- Слушай. Смотрю я в "глазок", а там что-то темное мелькает, словно кто-то смотрит снаружи и тоже моргает. Мне совсем плохо стало. А куда деваться, и в окно не выскочишь, я же на пятом этаже живу, ты же знаешь. Ну, пошла я к телефону и в милицию позвонила. Уже через десять минут патруль приехал, с автоматами.
- И что? - опять влезла с вопросом Тина.
- А ничего. Оказалось, на "глазок" села бабочка или мотылек ночной и махала крыльями. А мне черте что почудилось. Я уж перед ментами извинялась, что напрасно их потревожила. Но они - ребята нормальные, всё поняли и предлагали ещё звонить чуть чего...
Гордин почувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Он принял ещё стакан "Русской", закурил сигарету и поплыл в бездумном голубоватом тумане. Внезапно у него упала на пол вилка, и её стук вернул Гордина к действительности. Он посмотрел на часы. Было уже около десяти вечера. Он поднялся и произнес:
- Спасибо за угощение. Мне надо идти.
Тина посмотрела на него с удивлением.
- А я думала: ты на ночь останешься, ты же обещал. Неужели не помнишь? Устроили бы египетскую ночь, понимаешь. Неужели тебе моя Светка не нравится?
Гордин перевёл взгляд на Свету. В приглушенном свете торшера она выглядела вполне прилично: белая блузка, черные джинсы. Только мелкая химическая завивка отливавших рыжиной волос напоминала ему что-то неуловимо знакомое и от этого ещё более неприятное.