— Мама… — шелестели призраки — …Мама… Мамуся.
Четверо сыновей, забранных войной, и дочь, что была убита после… после… после.
Её мальчики — так и не ставшие по настоящему взрослыми. И мой отец, самый младший из братьев, но выглядящий старше всех, разбившийся на скользком ноябрьском шоссе почти двенадцать лет назад. Я смотрел на него — очень бледного и зеленоглазого, со следами крови на лбу и швом на горле. Над губами, силившимися улыбнуться или хотя бы вспомнить, что такое улыбка, виднелась родинка. Мушка роковая…
Он смотрел на меня — очень бледного, с подбитым зелёным глазом и капающей из ушей кровью.
Я помахал рукой. С ними лучше не разговаривать. Им запрещено говорить прямо.
Даже тем, кто может говорить. Кто знает, какой ценой куплен этот Дар…
— Трудно быть Ниобой? — спросил Гость, — а, богоравная? И вы не скажете ни слова родным детям? Вот ведь, воистину — камень!
Призраки подошли поближе и попытались коснуться бабушкиных рук.
— Мама, — шептала навсегда двадцатитрёхлетняя Юля, — там такой холод, такой холод, но красивые звёзды, мама. Гораздо больше чем здесь… И сирень цветёт жёлтым, как одуванчик, не поверишь. И птиц так много — все ручные. Они сияют, мама. Мы пили там сладкую воду, прямо из реки, а от неё хотелось спать. Почему нам так трудно говорить с тобой, мама? Ты что, никогда нас не слышишь?
Сыновья молчали.
Люстра, словно подавившись тьмой, на несколько мгновений угасла.
Свечи в венке, окутанные синим флёром, рассеивали мрак, выхватывая из него руки, лица, тени. Флейта рассказывала о вечном празднике под нежарким солнцем и вечном отдыхе под добродушной и полной луной, о садах, полных незнакомых цветов, и долинах… — нет, о долинах она умалчивала, но звала посмотреть на них.
— Ви… Ви… Виктор, — узнала брата тётя Женя. — Витя, ты же у-у-умер? Или нет?
Боже, какое счастье! — пробормотала тётка и пошла к брату, качаясь как сомнамбула. — Так ты не умер! — и она погладила отца по щеке. — Тёплая! — сообщила она бабушке. — Живой! Мама! Оказывается, он не умер, нет… А где Костик? — спросила тётя Женя, и я на минуточку увидел, какой она была в юности. — Он тоже пришёл? Он здесь? Костя!!! — крикнула она в совсем скруглившийся проём кухонной двери. — Я найду его, ладно? Позову! И она побежала к двери, протянув руку.
— Привет, Стась…, — бросила тётка на ходу другому брату, убитому сорок лет назад. Мой отец схватил её за плечо.
— Не ходи, Женя, туда, — сказал он с видимым усилием. — Рано ещё. Не… пора…
Стась вздохнул, и из пенала отозвалась его губная гармошка. Бабушка вздрогнула и закрыла глаза.
Все призраки расселись на пол и каждый прикоснулся к матери — к её ногам, платью. Призрачные руки цеплялись за носки бабушкиных туфель. Зелёной звездой сиял гелиотроп и зеленью в ответ светились призрачные очи. Светом воздуха и ревности, бессмертия и надежды…
— Расскажи нам сказку, мама, — попросила Юля, и раны на её груди заискрились ртутно. — Как маленьким, перед сном… Ту, про каменного брата.
— Ннет, тту, про ссмерти ссад, — сказал усилием Тадек.
— А мы расскажем, как было на самом деле, — улыбнулся Михал, и простреленное горло его блеснуло серебром.
Бабушкины плечи вздрогнули. Она отняла руки ото рта, провела пальцами по шее — и положила ладони на головы своих детей, губы её изогнулись, она открыла глаза и обвела кухню взглядом. Так могло бы смотреть Горе.
Бабушка выглядела очень бледной, старой и почти сломленной. Она вздохнула…
Я плюнул на половик кровью.
— Sator агеро… — прошептал я и услыхал, как плачут в небе серые гуси и тени детей на земле. — Sator arepo tenet opera rotas…
Ведь старые слова самые надёжные.
Колокол ударил в мою грудь — гул его разрывал мне сердце, и дышать было трудно… Бабушка молчала, слёзы текли по её лицу. Немногочисленные. Я упал лицом в тростники и пепел, флейта осеклась и всё померкло.
Мёртвые невидимы, но они не отсутствуют.
Легко ли было признать это не кому нибудь, а Блаженному Августину? Сколько теней кружилось около него — там, в Царском Гиппоне, на самом краю Ойкумены, в сени карфагенских яблонь. Что шептал он им? И что слышал в ответ? Мы, кто родился в день шестой — и помимо своей воли видим всё то, на что остальные просто не обращают внимания, — полностью согласны с учителем Церкви в том, что мёртвые вовсе не отсутствуют, а порою очень даже видны….