— Перед всем, опасность не должна видеть тебя!
Она встает и, нагнувшись, с немалым кряхтением собирает карты с пола. Заметно, что на лицевую их сторону она старается не смотреть. Пользуясь моментом, я переворачиваю оставшуюся на столе карту — на бескрайнем поле все ветра мира качают высокие ковыли, огненно-рыжая лиса, подняв лукавую чёрную морду к тёмной фигуре на нетерпеливом коне, что-то явно объясняет ей, помогая себе эффектно выточенным хвостом. Появившаяся внезапно, словно кобра из корзинки, бабушка рявкает:
— Цо то за глупство?! Кому сказала не займай? — и отбирает у меня мелькнувшую прощальным всполохом лисицу. Из-под стола доносится шипение, короткий удушенный вскрик, словно кому-то вздумалось кричать шёпотом, и вылазит Вакса, в зубах у неё карта. На карте нарисована змея, несколько конвульсивно пытающаяся уползти за границы рисунка, на спине у змеи отчётливо видны следы когтей.
— Моя урода[24]… — сиропным голосом говорит бабушка Ваксе, кошка одобрительно муркает.
Вбрасывая, принесенную кошкой бланку в мешочек, бабушка говорит тихо и устало:
— Того только было мало… Спать, Лесик, спать. Будет перевтома[25].
— И инфлюэнция, — добавляю я. — С катаром.
Мы закрываем на ночь окна во всей квартире, между рамами бабушка ставит маленькое блюдце с коричневым сахаром и синий фужер с солью. «Жебы не змерзлись окна».
Оставив на ночь форточку в кухне, бабушка подходит ко мне вплотную и, подталкивая в сторону комнаты, вполголоса проговаривается:
— Так ты ничего не помнишь?
— Только колокол и реку, — отвечаю я, думая о венке в стремительных тёмных водах. Бабушка смотрит на меня и задумчиво произносит:
— Мала сенс знать. Придут. Но так скоро? Ты видел знаки?
— Знаки? — подхватываю я.
— Но давай повторим ещё по три раза, — невесело улыбается бабушка. — Так любишь загадывать желания. Три — то цифра магична.
— Уже не очень, — всхлипываю я. — Отгадки страх… и цифры эти.
Она вздыхает.
— Такое… Но не плачь. То… с пола, и карты — только начало. Овшим[26] встретим Рождество, а там посмотрим — какие будут гости. На чём приедут…
— Вы, бабушка, что-то скрываете. Зачем? — возмущаюсь я, глядя на светлый прямоугольник окна в тёмной кухне и хищный Ваксин силуэт среди лимонной мяты на его фоне. — Скажите прямо — к нам идёт тот Вса…?
— Цихо!!! — очень громко говорит бабушка и почему-то оглядывается — где-то в глубинах квартиры тихонько звякает стекло.
— Слова, Лесик, имеют силу, также, — говорит она. — Также. И очень большую, допреж сказать — подумай. И овшим — думай, мысли. За чем албо за кем… Прямо…
Бабушка отступает, повернувшись к комодику под телевизором, начинает выдвигать ящики, шурша и грохоча их содержимым. В этом комодике у нас инструменты. Похлопав «шуфлядками», бабушка вновь подходит ко мне и надевает мне на шею что-то холодное, я дотрагиваюсь до металла — цепочка, похожая на дверную.
— То только на ночь, — извиняющимся тоном говорит бабушка. — Только на ночь.
«Цепи, — думаю я, — холодное железо. Ничто так не сдерживает магию».
Во дворе гаснет окно за окном, наша кухня тонет в плотном зимнем сумраке. За чёрными рамами в обложных тучах гаснут звёзды. Беспросветно.
— Чего стоит бояться прежде всего? — спрашиваю я, стоя лицом к темноте. Голосом бабушки темнота отвечает:
— Ночи, что идёт…
— Той, что гарцевала в бланках? — шёпотом говорю я, снова вспомнив тень от чёрной треуголки.
— Той, что идёт за днём, — отвечает бабушка. — Даже за тёмным.
Она снова вздыхает, эхом отзываются их вздохи по всей квартире.
— Но не будь смутный, — говорит бабушка. — Спать…
Слышно, как гулко спрыгивает с подоконника Вакса.
ГЛАВА ВТОРАЯ
продолжительная,
в которой многие находятся и здесь и там, а некоторые исчезают вовсе
А также: как от многого зла откупиться можно за один талер и что воистину отпирают ключи
С участием Гидеона и Лоры
23 декабря,
четвертое воскресенье Адвента.
В этот день в венке зажигают первые три свечи и присоединяют последнюю — Ангельскую. Она означает последнее пришествие Спасителя во славе со всеми Ангелами, чтобы взять всех истинно верующих с собой на небеса…