— Ну как всегда, — безыскусно заявил я, — о течении жизни, что было в начале, и чем…
— Там мо́я тень, — задумчиво пробормотала бабушка, — знак… Лесик, не замечать знаков — губительно…
Я промолчал.
— Я знала о твоём рождении, — сказала бабушка, покрутив чашечку в руках. — Такое, — и она поставила чашку на стол.
— Знала давно, ранейше, — и она щелчком выбила из пачки, похожую на цветной карандаш папиросу, но курить не стала, вздохнула и втиснула сигарету обратно. — С помощью магии то стало известно…
— При чём тут, бабушка, магия? Вы же акушерка… — буркнул я. — Для вас это букварь.
— Давай договоримся — молчишь ты, говорю я, — хмуро сказала бабушка и вытащила спички.
— Не хватает манной каши, — обмолвился я.
Бабушка зажгла спичку и глянула на меня — всё так же хмуро.
— Вы в меня её так впихивали — обманом, — пояснил я. — Помните? Говорили: молчи, я скажу тебе что-то, а рот открой, широкий.
Спичка обожгла бабушке пальцы и она отбросила её.
— Так мы пригласим ещё её, кашу? — осведомилась бабушка. — Я за! Твой рот будет занят, широкий.
Я покрутил головой. Бабушка встала и плотно закрыла окно, тронула храбрый розмарин и поникшую мяту.
— Знала о твоём рождении, до того… — сказала бабушка в закрытое окно. ВЭФ ответил ей помехами и Чайковским.
— Твой недостаток, — продолжила она, стоя спиной ко мне, — нежелание слушать. Она развернулась ко мне лицом и во взгляде её было смятение. — Всё уже сказано… Сусанной, но не услышано. Когда бы слушал — понял всё.
— Сусанна сказала, что тритан не ящерица, — неохотно сказал я. — Что это означает — третий. И вот… эта печаль? Это что-то театральное или так — женские чары?
Бабушка сунула руки в карманы на юбке и прошлась по кухне — носком туфли она поворошила тростник.
— Может, тебе ту тему обсудить с мамой? — выдвинула она последний бастион.
— Мама меня не посылала печати ставить неизвестно где, — справедливо заметил я.
— Такое, — подытожила бабушка. — Но сначала уборка. Сиди и молчи. То возможно?
Я сложил руки на коленях — это был высший знак покорности.
Бабушка носком туфли начертила на полу большой круг, затем, посмотрев на меня грозно, как всегда, рассердилась перед работой, и для острастки, кашлянув, взяла палку, которой мы мешали бельё в выварке. Палкой, бабушка начертила около большого круга четыре поменьше. Расставила в них знаки.
«Не хватает только медвежонка, — тревожно подумал я. — Олимпиада, блин!»
Бабушка глянула вновь на меня, убрала прядь волос со лба.
— Нет и крест, — буркнула она сама себе. — Тылко не воздух!
И она стёрла пятый круг. Я не выдержал.
— Четыре плохое число, — сказал я. — Закрытое…
— А стороны света? И стихии, — невозмутимо произнесла бабушка и стёрла ещё один круг.
По кухне разнёсся слабый запах марганцовки. Гораздо тише, нежели раньше, прогудел колокол, где-то там — под сердцем.
Бабушка, сосредоточенно позвенев связкой ключей, отперла «пенал». Я поспешно отвернулся — алые отпечатки моих пальцев мелькнули на поцарапанной тёмной двери.
Бабушка извлекла из шкафа нечто, завёрнутое в чёрную ткань. И банку. Банку из кухни Гидеона.
— Ты, Лесик, закрой очи, — попросила бабушка. — Слабый, чтобы видеть дея́ние. Ну будь послушный, про́шу.
Я послушно закрыл глаза — не до конца.
Бабушка уселась за стол, потрогала гемму и поддернула рукава. Гулко треснуло полено в камине, пахнуло жаром, из створа вылетели угольки и с шипением приземлились на тростник. Бабушка шепнула в кулак несколько слов — дым и танец, жар и жизнь, все семь нот и след от звезды, катящейся с небес в августе — вот что содержали в себе они.
Первый круг брызнул искрами. Разноцветными. Знаки засияли приятным коралловым светом и вознеслись вверх. В догорающих свечах Венка произошло движение, огоньки колыхнулись, дрогнули и сияющие частицы их, покружившись немного в воздухе, соединились…
Я широко открыл глаза.
Смотреть на Саламандру нельзя… Рыжая девчонка ничего не знает об этом запрете, о других запретах она не знает также — ей всё равно, где плясать, и сейчас она пляшет на столе… над столом, совершенно босоногая. Звенят её браслеты и колокольчик на щиколотке, и бубенчики, подшитые к подолу юбки: и ленты, вплетённые в три косы, шёлково поют вслед владелице.
— Здравствуй, Дух Огня, — вмешалась в свист и звон бабушка.