— Ой, подключили бы дублёра, — сказал я, набирая в кофейник воду и споласкивая его. — И кофе тогда не было.
— Кофе был всегда, — загадочно ответила бабушка. — То мы тут так — на часочек.
Огонёк на свече еле заметно колыхнулся, словно вздохнул. Я вытер кофейник, поставил его на сушку и уселся на стул у печки — разглядывать огонь, я вообще люблю смотреть на огонь, гораздо больше чем на воду.
Если долго созерцать свечу Адвента, увидишь Аньола О́гня — так всегда сообщала бабушка. Ангела я не видел ни разу, но девочку, маленькую рыжеволосую девочку в красном платье с каймой из золотых бубенчиков, танцующую в пламени, почти всегда. Вот и сейчас — пламя вновь колышется, будто от вздоха, и появляется она — плясунья-девчонка, поднявшая маленькие ладошки вверх. Рыжие, до пояса, волосы мечутся среди огня. Она улыбается мне, маленькие ладони отбивают неслышный такт, колышется, играя бубенчиками, подол платья…
— Не пантруй[56] за Саламандрой, — говорит бабушка у меня над ухом. — То небезопасно… для таких как ты.
…Первое воскресенье декабря. Мы все за столом и готовим самое главное блюдо.
Не для желудка, а для глаз. Колесо Года. Коло Йоля. Венок Адвента.
Круг абажура ширится, пытаясь охватить всех нас, зажжено бра, настольная лампа. Свет идёт и из бабушкиной комнаты.
— Круг венка, — говорит бабушка, оттирающая измазанные смолой пальцы, — должен напомнить нам о Самом Боге, о вечном бытии Бога и безграничной милости Его, у которой, действительно нет ни начала, ни конца. Вы поняли меня, файталапы[57]?
— У этой, бабушка, истории и правда ни начала ни конца, — отвечает Неля. Она вплетает в венок ветки и колоски. Колоски и иголки колют ей пальцы, но это не имеет для неё значения. Неля моя двоюродная сестра, ей семнадцать, она невысокого роста, у неё красивые маленькие руки, длинные темные волосы и бархатные как терновники карие глаза. Неля — хмурая девушка, по гороскопу она Скорпион. И между бровями у нее уже наметилась Каинова печать — знак упрямого нрава.
— Ей тяжко со страстями, — всегда говорит бабушка, в спину вечно уходящей из дому внучки. Ещё бабушка очень жалеет Нелю и называет её: «Моя самотна[58] Амфисбена».
Неля хорошо играет на пианино и гитаре, поёт в хоре, ходит в походы, неплохо рисует и знает два языка — немецкий и английский. Она вяжет и ловко обращается с бинтами.
Я знаю, что Неля умрёт очень-очень далеко от улицы Коперника. Не скоро. И совсем одна.
— Та история вечность, — веско произносит бабушка. Мне становится нехорошо при слове «вечность». Где-то шевелится мой осколок льда.
Наш Венок Адвента немного напоминает скрученный зелёный сноп из жестяных хвойных лап, остролиста и ячменных колосьев, краска на них потускнела за столько лет, но не облупилась. Лично я переплёл его золотой нитью, он пахнет смолой, корицей и сеном.
Живи мы в лесу, мы бы украсили венок алыми брусничинами, оленьим мхом, рябиной и орехами, а будь наша провинция у моря, венок бы осенили янтарь и раковины, бутылочные стекляшки, обкатаные до матовости в прибое, а то и мелкие монетки тоненькие, словно листок акации, или нанизанная на леску рыбья чешуя, ведь это приносит счастье. Однако здесь, в городе, мы обходимся пуговицами, конфетными обертками, бусинами и фольгой. Пользуем разноцветную путаницу мулине, пробки от пепси-колы, предусмотрительно расплющенные в блин, и колокольчики для птиц. Орехи, рябину и янтарь — также…
Бабушка всегда приматывает к Венку зёрна кофе. Я, почти всегда, предлагаю просто посыпать венок напитком «Курземе».
К венку, на удачу, крепятся «желанья», затейливо состряпанные из вырезанных газетных заголовков, — главное только, чтобы заголовки были приятными.
Я озадаченно шуршу газетами. Выбирать как-то не из чего: «…фарисеи из Белого Дома», «Ян Смит — палач Родезии», «Вашим санкциям труба, господин Рейган!» «Компьютеризация деревни», «ЭВМ на стройках социализма» и «ПК для первоклассника». Ставят в тупик и аббревиатуры: НТР и НТО, АСУ и ЭВМ — таким не всякое и украсишь, а ведь есть ещё ПК — почти «подземный кабель».
Вынужден признать — с годами «газетная» мода на украшение Адвентовых венков проходит, очевидно из газетных заголовков все труднее настричь счастливые новости.
Пришлось немало попотеть, чтобы аккуратно вырезать: «покой», «трубу», «долину» (я с упоением отрезал от неё овечье слово «Бекаа»). Даже слово «счастье» получилось маленьким…
— Желоный цвет… ты, власне, знаешь, для че́го венок желоного цвета? — спрашивает бабушка у Вити.