Внутри шкафа мне еще ни разу не удавалось обнаружить ничего интересного — только шмотки и коробки, пара старых чемоданов и мелкая рухлядь. Даже моли в нем нет и не было.
Тётя Женя подозревает во всем мышей. Лично я ни разу не видел ни одну плачущую мышь, да и смеющуюся тоже, а топот и посейчас кажется мне не совсем мышиной особенностью…
Тем не менее, тётя Женя отбрасывает любые иные толкования и борется с предполагаемыми мышами истово и неустанно.
В ход идут различные комбинации ядов, мышеловки и Вакса. Вакса недолюбливает шкаф и при непосредственной встрече обдает его или рычанием, или ледяным шипением, то есть презрением. Яды бесследно исчезают, что наводит меня на мысль о том, что в шкафу отрава превращается в драже и маленькие мыши собирают его в наперстки. В мышеловки попадается сама тётя Женя, когда навещает пальто, куртки и коробки с обувью, причём создается впечатление, что мышеловки ползают по шкафу и забираются вверх — в карманы пальто или в сапоги в коробках, а шкаф по-прежнему хихикает и трясётся в темноте.
Я придвигаю стул и лезу «на шафу». Пальцы привычно ухватываются за балясинку, ногой я упираюсь в вырезанную на передней стенке звезду с восемью лучами, потом в ананас, и вот я наверху. Здесь лежит специальный поисковый фонарик, он очень старый, но все еще ярок и его свет можно делать красным, а можно зелёным — это трофейная немецкая штука.
Щёлкнув выключателем, я несколько раз провожу лучом по кипам сваленных на шкафу вещей: здесь и целый ящик пластинок, и связки учебников, рулоны старой клеенки и коробки с мулине, и еще какие-то подозрительные мешки и мешочки. Коробка с цветной бумагой лежит поверх кипы отрезов. На коробке, в мутноватом луче фонарика, сидит маленький мышонок в красном колпаке, вокруг него игриво поблескивают пылинки.
— Привет, — робко говорит мышонок. От неожиданности я чихаю.
— Дай тебе Бог крепкого здоровья, — продолжает он.
— Спасибо, — говорю я. — А ты кто?
— Я Непослушный, — грустно отвечает мышонок. — Поэтому в шляпе…
— Так значит, есть еще и послушные? — озадаченно спрашиваю я.
— Их большинство, — отвечает мышонок и поправляет свой красный колпачок.
— Мне бы коробку с бумагой, — говорю я после минутного молчания.
— Да-да, пожалуйста, — торопливо говорит мышонок. Он слезает с коробки и аккуратно прыгает по рулонам ткани и учебникам.
Я протягиваю руку и беру коробку. Мышонок внимательно смотрит на меня агатовыми капельками глаз.
— Мне пора, — говорю я мышонку.
— Жаль, — отвечает он тоненько. — Я думал, мы поиграем.
— Но я тороплюсь, — виновато говорю я. — Приходи попозже, когда я лягу спать.
— Мне нельзя уходить далеко от замка, — говорит мышонок. — Лучше ты приходи, но только не приводи Хищника-Помощницу.
— Не знаю даже, о ком ты говоришь, — отвечаю я.
— Ну как же, она часто спит тут с тобой, в эти ночи нам не разрешают покидать башню…
— Хм, — говорю я. — Башню?
— Неважно, — говорит мышонок. — Приходи…
— Постараюсь, — отвечаю я и гашу фонарик.
— Пока, — тоненьким голоском говорит темнота.
— До встречи, Непослушный, — говорю я и лезу вниз.
ГЛАВА ПЯТАЯ
о старых дамах, обязательствах, полётах и зеркалах
С участием Вороновских и силы электричной
Прилагаются рецепты
Бабушка на кухне нервно препарирует яблоки. Они хрустят под ее карающим ножом. Окна открыты настежь: и в её комнате, и в кухне. В пепельнице дотлевает окурок. Холодно. О Вике ничто не напоминает.
— Лесик, — сурово говорит бабушка. — Ты решил ночевать на шкафу?
— Нет, на улице, — отвечаю я. — Там теплее.
— Ну, закрой, — милостиво говорит бабушка.
— Окна? — радостно спрашиваю я.
— И рот, — отвечает она.
Обдумывая, что бы такого достойного и сокрушающего сказать, я громыхаю рамами сначала в комнате, затем в кухне.
Закрыв последнее окно, я ставлю на место лимонную мяту и роюсь в комодике под телевизором — мне нужны ножницы и клей. Чёртик с солонки насмешливо наблюдает за мной, я показываю ему язык.