— Можно сказать и так, — легко соглашается бабушка, она достает из пакетов и банок орехи, изюм, цукаты оранжевого и красного цветов, курагу, какие-то пряности, горсть сухой малины, высыпает туда же дольки яблок и рассеивает это все по доске вперемешку с мукой, лица ее я по-прежнему не вижу.
— Начало тут было давне, — сказала бабушка и начертила руну Кано на муке, затем стёрла её. — Даже, збав Боже, кармичне. Ты слыхал ту даму….
Бабушка звучно кашлянула и быстро поглядев через плечо, отчеканила:
— Хоть меж нами — то не агримент! Такое…
— Аргумент, бабушка, — говорю я, беря дольку яблока.
Бабушка смотрит на меня печально и вздыхает:
— Лишь бы спорить, — говорит она, на выдохе.
— Аргумент, Лесик, то газета. Я говорю «агримент» — то згода принципова — ну, согласие. Тут что-то з глубин, какая-то гра лосу[90], бесконечные фортуны жарты[91] — продолжила она и нарисовала Тау — ключ восхода и тайных знаний. — Через кое-чью болтливошчь стал в известности мой задум, вас пришли тарговать, и я спасла одного тебя. Так стался выбор, лос и жарт…
Она подняла голову откинула волосы назад и сказала резко:
— И маму… тебя и маму — сын не должен быть без мамы…
Воцарилась тишина, бабушка повела ладонью по мучному полю — ягоды и орехи сложились в фигуру ангела молчания. Бабушка кашлянула.
— Но тем было обмаль, особливо однему. Он давно тут шастает, вокруг нас, ешче с той жизни… И я… — она стёрла Тау и ангела… — И я… — И он… Пришлось отразить атаку… Но я… я не зважила его подлость. Такое глупство…
— Когда тебе было шесть, — сказала бабушка, лампочка моргнула и на мгновение в кухне стало совсем темно. — Когда тебе было шесть… Паментаешь ту врону? — неожиданно спросила она.
— Ворону? — переспросил я, и вот тут-то знание показало себя во всей красе. По кухне пролетел ветерок, воспарила над столом черная миска в смерче красных и желтых бумажек, я непроизвольно вытянул руки… холодная вода неслась мне навстречу, венок из розовых цветов кружился в пенном омуте.
— Ну что ты опять забыл здесь? — сказал ангел, холодная бронзовая рука держала меня за пояс, я увидел, как в реку медленно падают мои тапки — безрадостно они канули в шумную воду.
— Сколько раз можно предупреждать? Мост опасен, как опасны все, кого ты тут встретишь, — продолжил он, перебрасывая меня через балюстраду на парапет — ногам сразу стало холодно — каменные плиты вытягивали тепло.
— Иди, иди, — сказал ангел, зеленоватые крылья его дрогнули, прозвенев мягко.
Я послушно отправился прочь. Подпевая северному ветру, проплакали в вышине гуси. Под ноги мне лихо спикировала игральная карта — трефовый валет.
«Чужестранец!» — подумал я и очнулся на кухне. Бумажки, нарезанные мной, аккуратно лежали на столе. На тахте, уютно свернувшись клубком, спала Вакса.
Бабушка, деланно равнодушная к происходящему, достала из холодильника похожий на глину кусок дрожжевого теста и принялась раскатывать его поверх рассыпанных по муке сладостей.
— Оденься в сухое и выпей узвару, — сказала она. — Что то за бланка? — спросила она резко, и руки её замерли в мучном облаке.
Я поглядел на стол — посреди полосок желтой и красной бумаги валялась мокрая карта, черной кляксой улыбался на ней трефовый валет. Иноверец. Странник. Аноним.
— Мне было знание, — сказал я.
Торунский пряник (для краковской панны в варшавских башмачках).
Выпечка из сдобного дрожжевого теста с изюмом и пряностями. Пекут его не в куличной вертикальной форме, а в виде батона, положенного на кондитерский лист — горизонтально.
При изготовлении штрицля изюм, цукаты, орехи рассыпают по подпиленной мукой доске и поверх их тесто сначала раскатывают, а затем скатывают рулетом; благодаря этому все элементы начинки распределяются по штрицлю равномерно и без затруднений.
Мы склеиваем бумажные «ланьцухи» — цепи. Какие бы они не были — хоть из опилок, в их силах исковеркать магию, любую.
Мы оба боимся вторжения.
Вакса боится, что в один непрекрасный день вся еда исчезнет, и поэтому она с чавканьем уплетает кусочек курицы.
Мы клеим метровые цепочки с двух сторон. Бабушка выдавливает из себя слово за словом. Телевизор показывает нам «Карнавальную ночь». Происходящее в нем несколько не вяжется с бабушкиным рассказом. Леночка хмурит беспечальный лобик. Бабушка будто клещами тянет из себя фразу за фразой.