Ни он, ни флейта теперь не испугали меня, наоборот, часть меня ждала встречи — помериться силой? Обменяться приветствием? Взыскать Дар? Не знаю.
Я гоню это воспоминание.
Бабушка стояла посреди сияющей метели, красный платок сполз на пол, волосы её развевались, нестерпимо сверкала Сиренка. Руки бабушка подняла, лицо запрокинула, словно обращалась к стеклянному плафону над головой. Лампочка в нем источала неестественный для своих 60 ватт яркий белый свет.
Двери во всей квартире начали распахиваться и хлопать, из шкафа вылезла Вакса, её морда была в какой-то розовой пудре.
Сквозь распахнутые двери потоком хлынули Гости.
Путь их, как всегда, сопровождал шелест и шёпот.
Мне захотелось полетать, ну просто я захотел — желание наполнило всего меня радостью, будто какая-то часть меня истосковалась по Дару. Я подпрыгнул, табуретка качнулась и упала, гудящие и светящиеся цепи расступились предо мной. Я поплыл в воздухе, напоминая сам себе мыльный пузырь, что-то в кухне звало меня. Стало холодно. Я снял с вешалки куртку и надел её — на весу, из рукава на пол вывалилась шапка. Гости обступили меня, призрачной стаей.
Бабушка, окруженная Гостями, вокруг которых вились, словно Лаокооновы змеи, цепи, глянула вслед мне. Во взгляде её была просьба. Только просьба. И всё же она нахмурилась.
По дороге в кухню я ощутимо приложился скулой об косяк — левитация, хотя и приносила немалое удовольствие, но была неосвоенным пространством.
Кухня стояла нараспашку; лимонную мяту, чудом удержавшуюся на подоконнике, трепал декабрьский ветер. Наглухо запертым оказался лишь пенал, хоть в недрах его что-то отчаянно колотилось и стучало.
«Зеркало!!! — радостно подумал я. — Зеркало!!!»
Я успел подлететь к буфету, задев плечом абажур. Куртка вздымалась у меня за плечами капюшоном кобры. Воздух возле креденса словно сгустился — по тёмному дереву, словно по Ваксиной шерсти, пробегали крошечные голубые искры. Я коснулся кончиками пальцев гладкой ореховой двери пенала — и сразу отдёрнул руку: дверь была раскалена, словно уголёк в печке, или казалась таковой.
Мне стало интересно. Я глубоко вздохнул…
— Магия творится на выдохе, — это бабушка. Мы с ней собираем «сон» и первую крапиву. Ходим по Каличей горе, и я выдираю из наполненной весенним томлением земли чёрные корешки.
— Лесик, помни, это не геометрия — на выдохе, — говорит бабушка. — Не трогай без пальчатки — то колючка!!!
— Я на геометрии вообще не дышу, — злобно отвечаю я. Только что меня ужалила «колючка» — первая крапива.
— За это тебе там ставят тройки, — невинно замечает бабушка, поглаживая шершавую темно-красную стену старого форта. — В магии троек не нет. Такое… И она сосредоточивается на БТ.
— А что, сразу в угол? — интересуюсь я.
Корень я выдрал и сунул в специальный мешочек, синий. Поверженную крапиву отправил в другой мешочек, самый обычный — из-под молока, необычного в нём только черный цвет внутри…
— Всё-таки не то. Не то. Чего они натовкли туда? — бурчит бабушка, окутанная дымом.
— Да, Лесик, ты однозначно прав. Ставят у кут, то есть в угол, — говорит она голосом доброй феи. — На тысянчу лят. Без света.
Мне становится как-то нехорошо — тысячу лет в углу? Совершенно безрадостно.
Стараясь не подать виду, я замечаю.
— Что-то такое есть у нас в школе, в раздевалке — там в углу никогда нет света. А как вы знали, бабушка?
— Дар, всё Дар, — отвечает бабушка и и выпускает дым ноздрями.
— Вы похожи на дракона, — льстиво замечаю я, и несколько подумав, замечаю: — сейчас.
— Мудрая тварь, — произносит бабушка, — и живет длуго.
— Все сходится, — поддакиваю я и устремляюсь за крапивой.
— Магия творится на выдохе, — повторяет бабушка. — Ты не забыл?
— Не забыл, — повторяю я возле «пенала». И, набрав полную грудь воздуха, медленно выдыхаю…
В начале века, в Кракове, в одном из старых костёлов обнаружено было старинное зеркало. Почти чёрное. Лёгкие латинские буквицы на тяжелой раме, гласили, что «спекулум визий магичных» принадлежит пану Твардовскому. Возможно именно в нём Великий Магик Сарматии показывал безутешеному королю облик потерянной любимой… но Август увидел лишь тень.