Пока я ползла по коридору, Уэстон заговорил снова:
— Я ничего не могу поделать. Я люблю ее. Я всегда любил ее. Я не знаю, что это. Теперь, когда я знаю, на что это походит, быть с ней, я никогда не откажусь от этого. Я не думаю, что должен. Все продолжают говорить мне, что я должен отпустить ее. Но зачем мне это делать для себя? Я уже знаю, каково это – задыхаться, вдыхая, когда не хватает воздуха, независимо от того, сколько раз или насколько глубоко. Ты говоришь, что я веду себя мелодраматично, что я слишком остро реагирую, но я знаю, что умирающий чувствует, и я почувствовал это не раз. Это... это хуже.
Я выскользнула из входной двери и прикрыла рот, потянувшись за железные перила, мои колени подкосились. Каждый прерывистый вдох, который наполнил мои легкие, заставил меня вспомнить его слова и агонию, а также панику в голосе.
После нескольких минут, чтобы собрать себя, я сжала руку в кулак и ударила о дерево. Уэстон с нетерпением ожидал эти последние дни в школе, и я не собиралась позволять ему жалеть о чем-то. Даже, если я была единственной, кто еще сомневался, ему нужно было услышать несколько простых слов от меня, и я бы сказала ему слова, которые я боялась произнести вслух, но это не делает их менее правильными. Когда никто не подошел к двери, я позвонила в дверь, слушая то, что звучало как перезвон колоколов собора замысловатых мелодий. Вероника открыла дверь, выражение ее лица было уставшим.
— Эрин, — сказала она с облегчением.
— Можно войти? — спросила я. Она шагнула в сторону, и открыла дверь шире.
— Да, пожалуйста. Он в гостиной.
Я метнулась по коридору мимо двери, подвала и кухни, и резко остановилась в пяти футах от Уэстона. Он стоял спиной ко мне, но все же обернулся.
— Уэстон? — спросила я, не уверенная в том, что он хотел меня видеть.
Он повернулся. Его глаза были красными, щеки зарумянились.
— Они сказали тебе прийти?
Я покачала головой, надеясь, что он поверит в эту ложь. Я не хотела расстраивать его дальше.
— Я хотела увидеть тебя.
— Не таким. Я в долбанном бардаке.
— Ты нервничаешь. Мы все. Это нормально.
Он сунул пару пальцев на каждое бедро и уставился в пол. С каждым глубоким вздохом он пытался успокоиться.
— Я чувствую, что с ума схожу. Я имею в виду... я знал, что я без ума от тебя, но... черт побери. Я не могу контролировать это. Это страшно, до чертиков.
— Поговори со мной, — попросила я.
— Это конец, да? У нас осталось несколько недель лета, а потом все закончится.
— Нет, — сказала я, качая головой. — Почему ты мне не веришь?
Его глаза бегали по всему залу и, в конце концов, остановились на мне.
— Я ждал, прислушиваясь, наблюдая. Я надеялся, ты скажешь, что мне нужно услышать. Я даже не знаю, что это такое, Эрин. Каждый прожитый день просто заставляет меня чувствовать себя хуже.
— Так не должно быть, – сказала я, мой голос ослаб. – Ты не должен быть несчастным. Предполагалось, что мы будем сохранять хорошие воспоминания, помнишь?
Он кивнул, а затем потянулся ко мне. Я подошла в несколько шагов и растаяла в его объятьях, позволяя его рукам захватить меня.
— Эй, – прошептала я, надеясь, что мой голос был успокаивающим. Я схватила в кулаки его бардовый выпускной халат, пытаясь притвориться, что ничего не слышала, каждого мучительного слова, в чем он только что признался. Он зарылся лицом в мою шею, его вдохи стали неровными. Он становился все более расстроенным, и это было неприятно осознавать, что чем больше я пыталась успокоить его, тем хуже он чувствовал себя. Я решила поменять стратегию.
— Уэстон, – окликнула его, заставив посмотреть мне в глаза, – я думала о том, что мы обсуждали на днях.
Он затаил дыхание, ожидая.
— Ты не прав. Ты неправ во всем.
— Это... отстой, – сказал он.
Он нахмурил брови.
— Я нуждаюсь в тебе.
Он отстранился от меня, хватаясь глазами за что-то.
— Я знаю, ты не думаешь, что я поступаю правильно, и это моя вина. Может быть, я не хочу нуждаться в тебе. Но мне нужно, чтобы ты приезжал к «Молочной Королеве» за мороженым каждый день, просто чтобы дать мне мгновение, которое было только между нами. Я хотела, чтобы ты подкатывал ко мне, когда я шла домой ночью. Я нуждаюсь в тебе, чтобы понимать, что выбранный путь правильный и чувствовать себя в безопасности. Я хотела, чтобы ты целовал меня перед каждым парнем на игровом поле. Я нуждалась в тебе, поэтому поделилась, что впервые еду на лимузине. Мне может даже нужно, чтобы ты боялся потерять меня, потому что я ужасно боюсь потерять тебя.
— Ты не... так веди себя соответственно, — сказал он, будто слова оставляли неприятный привкус во рту.
— Я не хочу говорить о том, как мы собираемся сделать эту «работу» после того, как это лето закончится, потому, что я не хочу думать об этом. Я просто хочу «работать». Я просто хочу, выяснить это.
Уэстон натянул брови.
— Я никуда не пойду.
— Нет, ты пойдешь. Так же, как и я. Мы собираемся попрощаться на пару месяцев, но я просто сосредоточусь на том, что это не будет вечно. ОСУ станет моим вторым домом, а Даллас будет твоим. Мои новые друзья будут твоими тоже. И даже если у нас нет опыта, быть вместе, это будет чем-то новым, мы можем тратить часы, смеясь по телефону. Мы пойдем в разных направлениях, но сможем всегда вернуться друг к другу. Домой.
Он снял шляпу и взялся за мой подбородок, наклоняя голову и прижимаясь губами к моим. Он не удосужился начать это с закрытым ртом. Он захватил меня, его страх и облегчение очевидны в каждом страстном движении его языка с моим. Он не просил больше обещаний или перейти в другую школу. Ему нужна уверенность только в том, что я была так же напугана, как и он, потому что любовь была удивительно страшной. Уэстон натянул кепку обратно на голову и вдохнул, глубоко и медленно, как если бы это был первый раз, когда он дышал на недели.
— Я сожалею, — сказал он мне. Питер и Вероника вошли, на их лицах читалось облегчение, когда увидели своего сына более спокойным.
— Я сожалею, — сказал он своим родителям. – Меня просто ударило этим утром, пока солнце еще взошло. Но становилось лишь темнее. Чем ближе был день, тем хуже я себя чувствовал.
Он прикоснулся к серебряной цепочке, что выглядывала из моего платья, и пристегнул кулончик с тайником в форме сердца.
— Это начало, не конец, – сказала я. Вероника пощекотала Уэстона кисточкой, уголки ее рта осторожно приподнялись. Я не была уверена, как много из нашего разговора она слышала, но точно могла видеть, что Уэстон был в лучшем настроении.
— Не забудь это, – сказала она, застегивая на верхнюю пуговицу его воротник.
— Все хорошо? — спросил Питер.
Когда Уэстон кивнул, Питер зазвенел ключами.
— Давайте выметаться. Бабушки и дедушки ждут.
Уэстон ехал с родителями к старшей школе, а я ехала со своими. Гейтсы и Алдермены, семьями встретились на стоянке. Уэстон и я пошли на вокальный номер, пока наши родители знакомились, бабушки Уэстона были в зрительном зале. Оказавшись внутри, Уэстон общался с его бейсбольными и футбольными приятелями, держа меня за руку, пока я слушала возбужденную речь всех остальных, заполнявших комнату. Старшие обнялись, и некоторые из девушек приложили к своим глазам платки, осторожно, чтобы не размазать их тушь. Все остались довольные, может быть, счастливее, чем я когда-либо видела. Миссис Пилес подошла ко мне с ее сияющей улыбкой и яркими голубыми глазами.
— Посмотри на себя! — сказала она. – Ты нервничаешь?
— Не очень, — ответила я.
— Ты будешь одной из первых, когда станут вызывать.
— Ох. Позовут Алдермен?
— Думаю, так.
Я не думала об этом. Это может быть странно для многих, когда прозвучит имя Эрин Алдермен за трибуной, ведь Эрин Алдермен, которую они знали, скончалась.
— Ты хотела быть Истер? Я смогу попросить их об этом.