Однажды он сможет отпустить меня, но не сейчас. Восемнадцать — еще все впереди, он спрашивал о последних воспоминаниях, о моем детстве, и теперь просил о лете — о «нас». Я итак плыла всю жизнь по течению, и о том, что он просил сейчас, было особенно пугающим. Когда Уэстон говорит подобные вещи, то я всегда сохраняю их глубоко в мыслях, чтобы отыскать после.
— Детка? — прошептал он, ища мои глаза. Писк на мониторе немного поднабрал.
Было ли это наивностью или глупостью думать, что мы были одними из тех людей, которые жили в той параллельной вселенной, где после средней школы любовь может длиться — я не просто хочу в это верить. Я хочу доверять ему, даже если это продлится только до августа.
— Согласна, — сказала я.
Предложив только улыбку в ответ, его руки остановились на моих взлохмаченных волосах, и он прижал меня к себе, пока его губы не коснулись моих. Его язык проскользнул в мой рот и слился в танце, медленном и сладком — так он запечатал обещание, что мы дали, а потом он потянул меня на кровать. Его нос уткнулся мне в шею, и я хихикнула, негромко для тех, кто мог бы услышать. Он держал меня близко, расслабившись от облегчения, а может и до сих пор действует успокоительное. Стук в дверь заставил нас задуматься, и тогда я обратилась к доктору Шарту, что стоял в белом халате и клетчатой рубашке с воротничком.
— И как господин Гейтс сегодня утром? — спросил он, идя с медсестрой. — У меня есть дикое предположение, и я должен сказать, что ты в порядке.
Мои щеки вспыхнули краской и, еще раз, я отпрянула в кресло в углу. Уэстон не расстроился. У него была самодовольная улыбка на лице.
— Это Дачи´я, — сказал доктор Шарт, слегка поворачиваясь за свое плечо в ее сторону. Дачия кивнула мне и улыбнулась, приветствуя Уэстона. Потом она вернулась к своим записям, которые держала у себя на руках.
— Уэстон — наш последний пациент, доктор. У вас есть десять минут, а после следует вернуться в офис до первого обхода, так что не останавливайтесь на первом этаже пообщаться. Шагайте прямо, — проговорила она материнским тоном. Доктор Шарт повернулся спиной к ней и сразу поднял брови.
— Она хлеще кнута. Держит меня на чеку.
— Кто-то должен, — пробормотала она, все еще записывая.
Я откинулась на мягкое кресло, достала мобильный, чтобы набрать смс Веронике, пока доктор беседовал с Уэстоном. Они обсудили предписания доктора Шарта, и тот пояснил Уэстону, что необходимо провести дыхательную терапию, до того как его выпишут. Врач и Дачия попрощались со мною, прежде чем выйти из комнаты, мой телефон зазвенел.
— Твоя мама хочет, чтобы я попросила врача зайти через 15 минут, — сказала я. — Судя по всему, пройти через улицу оказалось долго.
— Она так сказала? — Уэстон спросил с сомнением.
— Она сказала, «чертовы линии».
— Я не думаю, что Дачия даст согласие.
— Я думаю, ты прав, — сказала я, положив свой телефон в задний карман. Я посмотрела на свои часы.
— Ты сегодня работаешь? — спросил Уэстон.
— Я собралась в парикмахерскую с Джулианной. Но я отменю.
— Ты уже отменила раз. Не отказывайся. Я все равно не хочу, чтобы ты на меня смотрела здесь, когда я буду проходить дыхательную терапию. Я буду чувствовать себя нелепо.
— Это не сейчас. И я с нетерпением жду печенья с соусом.
— Ты боишься, что мама будет злиться на тебя, если оставишь меня одного здесь, да? — он ухмыльнулся.
— И это тоже. — Мой телефон снова зазвонил. Я вытащила его из кармана, прочитала сообщение и затем оставила телефон у себя на коленях.
— Кто это был? — спросил Уэстон.
— Джулианна напомнила о встрече.
Вероника зашла раздраженная с двумя пакетами. Я встала, чтобы помочь ей и в этот момент у меня упал мой мобильный на пол.
— Ой-ой! — сказала Вероника.
Я повернула его и вздохнула с облегчением — экран был цел. Я направилась в сторону Вероники, но она встала так, что мне пришлось присесть на кровать к Уэстону.
Она вручила каждому из нас пластиковые контейнеры с откидным верхом и с салфеткой. Как только открылась крышка контейнера, Уэстон, с вилкой в руке, хищно набросился на него. С помощью пластового ножа я пыталась нарезать печенье, и поэтому мне пришлось возиться вдвое дольше, но это не мешало. Соус был сливочным и острым — мои вкусовые рецепторы пели хвалу богам Южной кулинарии и тем, кто придумал и усовершенствовал сочетание жира, муки и молока. Вероника собрала наши пустые контейнеры и положила в маленькое мусорное ведро возле двери. Я взяла свой бумажник и мобильник.
— Ты уезжаешь? — спросила она.
Уэстон ответил за меня:
— Она встречается в парикмахерской с Джулианной. Я не позволил ей отменить.
— Конечно, нет, — сказала Вероника. — Я тебя растила. — Я ухмыльнулась и направилась к двери, но Уэстон похлопал по своей щеке. Я наклонилась поцеловать его туда, но он повернулся, и наши губы соприкоснулись, нежно держа меня за запястье так, что я задержалась там на некоторое время. Второй раз за утро, мои щеки горели от смущения. Мои глаза не встретились с Вероникой, прежде чем я вышла.
Когда я повернула за угол, то услышала, как она ругала своего сына:
— Ты не спросил у нее?
Я притихла, а затем прижалась спиной к стене рядом с дверью. Было тихо несколько секунд, мне пришлось напрячь слух, чтобы услышать ответ Уэстона.
— Я уже спросил ее, мама.
— Это официально?
— Да, мы собираемся на бал.
— И?
— Я не знаю. Не спрашивай меня об Эрин, мама. Это странно. — После короткой паузы, он продолжил: — Я слышал тебя, кстати.
— Историю с плющевым мишкой? Извини. Ничего не могла с собой поделать.
— И другую.
— О тебе, когда ты ее называл своей будущей невестой.
Вероника пробормотала что-то еще.
Затем Уэстон заговорил снова:
— Все хорошо. Я рад, что она знает.
— Итак. Ты имел в виду Истер.
— Это больше не ее фамилия, мама, но да, я имел в виду ее. — Я услышала, как мнется кровать.
— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, сынок.
— Остановись, — предупредил Уэстон.
— Я просто не хочу, чтобы кто-либо из вас пострадал, — искренне сказала она.
— Я собираюсь пробыть с ней до тех пор, пока она не ушла, мама. Это все что я могу сделать.
Вероника ничего не ответила, поэтому я пошла к лифту, стараясь не споткнуться по дороге, думая о его словах.
Глава 2
— Мне нравится это, — сказал Уэстон, открывая крышку моей бутылки Фанты Ориндж. Знакомые звуки шипения и проезжающих рядом автомобилей расслабили меня. Сидя поверх джинсового одеяла Уэстона на песке возле красного пикапа «Шевроле», слушая крутую попсу и ощущать, что по сторонам что-то царапает слегка между моими лопатками — так успокаивающе. Это было намного лучше, чем, если бы мы присоединились ко всем остальным на стоянке на бейсбольном поле.
— Они очень короткие, — сказала я, запустив свои пальцы в волнистые кончики моих каштановых локонов. Стилисту остриг больше девяти сантиметров моих волос, но они все равно касаются моих плеч.
— Они блестящие и упругие, и выглядят темнее.
— Вот и хорошо, — сказала я.
Я надавила на песчаную линию на своей коже, будто бы пытаясь вспомнить больше. Счастливые не чувствуют себя более счастливыми, и, даже, если бы остальная часть моей жизни была бы идеальным сборником рассказов, я хотела бы сохранить каждую секунду нашей ночи, проведенной на эстакаде. По обе стороны от моста, где росла молодая пшеница, стоял гул. Даже в сумерках, поля выглядели зелеными покрывалами, распростертыми на мили. Комары зависали над нами, но мы просто отмахивались от них руками в разные стороны, выбирая необычайно горячий весенний воздух вместо комаров в кабине грузовика.