Краеугольным камнем научного метода является постулат о том, что природа объективна – иными словами, систематическое отрицание того, что «истинное» знание может быть получено путем интерпретации явлений с точки зрения конечных причин, то есть «цели». Известна точная дата возникновения этого канона. Сформулированный Галилеем и Декартом принцип инерции лег в основу не только механики, но и эпистемологии современной науки, упразднив аристотелевскую физику и космологию. Конечно, предшественники Декарта отнюдь не игнорировали ни рациональность, ни логику, ни наблюдение, ни даже идею их систематического противопоставления. Тем не менее наука в нашем сегодняшнем понимании не могла развиваться исключительно на этих основаниях. Она требовала жесткого ограничителя, неявно содержащегося в постулате объективности – неоспоримого, чистого, аксиоматичного. В самом деле, трудно представить себе эксперимент, который бы подтвердил отсутствие в природе какого-либо замысла, конечной цели.
Однако постулат объективности единосущен науке; именно он направлял ее развитие в течение трех столетий. Отбросить его – даже временно, в ограниченной области, – не выйдя при этом за рамки самой науки, невозможно.
Тем не менее объективность обязывает нас постулировать телеономический характер живых организмов, признать, что в своей структуре и поведении они действуют проективно – преследуют и реализуют некую цель. Здесь, по крайней мере внешне, кроется глубокое эпистемологическое противоречие. На самом деле именно в этом противоречии и состоит ключевая проблема биологии. Если это противоречие только видимо, мы должны разрешить его; в противном случае необходимо доказать, что оно в принципе неразрешимо.
II
Витализм и анимизм
Поскольку телеономические свойства живых существ ставят под сомнение один из основных постулатов современной теории познания, всякое философское, религиозное или научное представление о мире предлагает ipso facto[4] имплицитное, если не эксплицитное, решение этой проблемы. Сходным образом всякое решение, независимо от лежащей в его основе мотивации, в свою очередь, содержит гипотезу о каузальной и временной приоритетности по отношению друг к другу двух свойств, характеризующих живые организмы: инвариантности и телеономии.
До главы VI мы воздержимся от изложения и обоснования единственной гипотезы, которая представляется приемлемой в глазах современной науки: что инвариантность неизбежно предшествует телеономии. Точнее, дарвиновской идеи о том, что формирование, эволюция и постоянное совершенствование телеономических структур обусловлены нарушениями, возникающими в структуре, которая уже обладает свойством инвариантности, – а следовательно, способна сохранять случайные изменения и выносить их на суд естественного отбора.
Разумеется, теория, которую здесь я могу изложить только вкратце и догматически, принадлежит не самому Дарвину. Он не имел ни малейшего представления о химических механизмах репродуктивной инвариантности и о природе возмущений, которым подвергаются эти механизмы. Однако мы ни на йоту не преуменьшим гения этого величайшего ученого, если отметим, что теория эволюции путем естественного отбора обрела свое полное значение, точность и определенность лишь менее двадцати лет назад.