Вспомнив о доме, Артём сразу повеселел, несмотря на обжабленные руки. Своей квартиры, даже комнаты, у него не было никогда, он жил с родителями в «двушке», чему ни он, ни родители рады не были. Места в институтской общаге ему, с московской пропиской, не давали. И когда Артём с ордером на заселение нашёл по адресу дом и понял, что ему досталась не койка в общежитии, и даже не комната в общежитии, а целая отдельная однокомнатная квартира, он тихо взвыл от счастья.
Жить ему предстояло на первом этаже двухэтажного бревенчатого дома, на два подъезда по три квартиры в каждом. Домов выше пяти этажей Артём Тут вообще пока не заметил.
Тут напоминало провинциальный городок, с пятиэтажной застройкой центра, быстро нисходящей до двух-трёх этажей в основной части, и одноэтажной разбросанной окраиной. Но только всё это располагалось, вытянувшись, вдоль многополосного проспекта, вроде Кутузовского в Москве.
Крайние его полосы были пустые, они предназначались не для езды по ним, но для полётов над ними. Ступы, мётлы, садовые скамейки, стулья, табуретки, кровать со спящим кем-то, кресло, рядом с которым летел горящий и дымящийся торшер – это то, что Артём разглядел на нижнем слое. Выше слои двигались гораздо быстрее, он опознал колесницу, запряжённую бегемотами, и вполне современный истребитель, летевший гораздо тише, чем ему положено, с печально вращающимся деревянным пропеллером.
Левее пустого полётного ряда шёл ряд верховой и гужевой. Если так можно о нём сказать: лошади Тут были не основной тягловой силой. Артёму показалось, что тутошние запрягали или садились верхом на всё, что могли поймать и всунуть ему в рот трензель. Или прибить, если всовывать было не во что.
Артём постоял у обочины, глазея на ездовых собак, ездовых зайцев, крупных, размером с пони, ездовых ежей. В тележку гнома были запряжены сразу две фантастически бодрые ездовые бабки. За ним ехала старушка в одноколке, которую тянули три табуретки. Их обогнала какая-то кикимора верхом на скамейке. Кикимору, как стоячую, сделала маленькая, лет пяти девочка на трёхколёсном велосипеде. Один белый бантик развязался и бился на ветру. Артёму показалось, что девочка ему улыбнулась, и он напугался по-настоящему.
На ближних к середине дороге полосах двигалось то, что Артём определил, как «стимпанк» и классифицировать даже не пытался. Впрочем, человеческие машины тоже попадались. Хотя и были серьёзные сомнения, что ехали они на бензине. Например, от бензина не бывает выхлопа в виде радужных пузырей. А старая «копейка» неожиданно уронила вполне коровью лепёшку.
Под проспектом, называвшимся Такого Лешего, шла линия метро, формально относящаяся к московскому, та самая Чёрная ветка, на которую Артём соскользнул.
Насколько далеко он жил от центра, Артём пока не понял. По московским меркам, две станции метро – это рядом. По провинциальным, может быть и окраина. Но в провинции метро не бывает.
Квартира была без излишеств: диван, раскладывающийся в кровать, пустая тумбочка и пустая полка над ней, на кухне – стол, две табуретки, шкафчик с набором посуды на двоих из совершенно разнобойных чашек и тарелок.
Плита оказалась газовой, но горел в ней не пропан: огонь был красным, с оранжевым отливом.
Самовар играл роль электрического чайника. В том смысле, что кипятил воду без засыпки в него дров, чего Артём сделать бы и не сумел: он не представлял, как разжигать настоящий самовар.
Замка на двери, как и на прочих дверях, которые он успел Тут увидеть, не было. Чтобы войти первый раз, он показал двери ордер на заселение, как сказала ему Лена. Чувствовал себя идиотом, но сработало: в двери что-то щёлкнуло, и она открылась. Потом он просто брался за ручку и поворачивал её после щелчка.
Войдя, Артём вымыл после жабы руки, подумав, как хорошо, что вода из крана, а не из колодца, и рухнул на диван, раскрыв оставленную Табачным Духом книжку.
Через пару часов он заснул с чётким осознанием того, что дохлая жаба – это не самая плохая вещь на свете.
И был совершенно прав.
Приделанную к косяку гильотину Табачный Дух объяснил тем, что сразу понял: Артём парень толковый, не дурак, и далеко пойдёт. За порог – точно пойдёт. Где и выяснится, дурак или нет. И если дурак, проще Тут его диетический труп скормить больным крокодилам, чем наверху тем же крокодилам в московском зоопарке. А при их работе, если дурак, чей-нибудь труп образуется непременно, чего ждать-то?