Расторопная Татьяна Ерофеевна за пять минут выяснила городские новости, а Семён, указывая глазами на кузов автолавки, предложил сёстрам: «Это, конечно, не такси, но лучше, чем пешком. Поедете?»
Тут и думать было нечего!
– Да! – хором воскликнули счастливые попутчицы.
Фургон был не предназначен для перевозки людей. Он представлял собой полый куб, обшитый стальными листами, в котором не за что было держаться.
Семён закрыл дверь будки, и девушки оказались в кромешной темноте.
Взревел мотор, машина тронулась с места…и что тут началось! Таську с Наташкой стало кидать из стороны в сторону. Они летали по кузову автолавки, вместе с фуфайками и валенками, которые за ненадобностью, везли домой.
Автомобиль набирал скорость, тряска увеличивалась. Чтобы не разбиться в конец, нужно было что-то срочно предпринять. Наташа, благодаря высокому росту, быстро нашла выход из положения. Прислонившись спиной к стене, она поднялась и уперлась ладонями в потолок. Закрепившись, таким образом, избавилась от болтанки.
Таська не доставала до потолка и продолжала мыкаться от стены к стене. Наконец, ей удалось зацепиться за Наташку. Ухватившись за сестру двумя руками, тоже встала на ноги.
Получив стабильность, обе некоторое время молчали. Переводили дух. Соображали, сколько времени предстоит ехать в таком положении. Прошла минута, вторая. Девчонки начали потихоньку хихикать. Вскоре, хохотали в голос. Наташка ещё и покрикивала, чтобы Таська замолчала, потому что и так «руки слабнуть». Но это только вызвало очередной приступ смеха.
–Живы? – спросил шофёр, открывая дверь.
–Живы! – отозвались сестры, обрадованные, что добрались домой.
– Вон, смотрите! Ваши-то, ишшо, огород поливають! – сообщила Татьяна Ерофеевна.
Дома
В ту ночь ни сёстрам, ни Агафьи Емельяновне, ни бабушке Пистимеи не пришлось спать. Засиделись за разговорами. Девчонки рассказывали о событиях, произошедших за этот год.
Пистимея выслушала исповедь Таси и, со вздохом, произнесла: «Женится, али не женится – вот вопрос. Пять, говоришь, лет осталось ждать-то? Это ни мало. Молодость скоротечна. Сколь годков тебе будет к тому времени? Двадцать три… Вековуха значить. Коли никто не посватает, так деваться некуда, подождёшь! А коль хлопец хороший попадется…! В жизни всё нужно делать вовремя: замуж выходить, деток рожать, а то проглядишь на журАвля в небе… да останешься ни с чем».
Гане в ту пору было тридцать пять, из них двенадцать лет она вдовствовала. После войны сватался к ней хороший человек. Фронтовик. Пришёл с хлебом-солью, как положено. Да только Таська, Сашка, Райка да Наташка такой рев подняли, что все сваты разбежались.
История с Витей Агафье Емельяновне не понравилась. Не таким она представляла будущее дочери! Женщина мечтала, что Тася, через год-два, выйдет замуж за местного парня. Деток родят. Дом построят. Будут жить по соседству, друг к другу в гости ходить. Вот оно – счастье!
«Уж добро с войны ждали мужей по пять лет! А тут на какого-то парня, даже не жениха, дочь собралась тратить лучшие годы жизни! Да ещё, что за работа будет у этого Вити? Увезет, не дай-то бог, дочь за тридевять земель! Не добраться до неё, ни помочь! Будет мыкаться одна, как сирота, без доброго слова, безо всякой родительской защиты», – терзали мысли Ганю.
Но, по всему видно, что Таська влюбилась. Ганя не стала расстраивать её своими сомнениями – резать по живому, тем более что обо всем и без того, уже сказала бабушка Пистимея.
«Поживём – увидим. Делай, что должно и будь что будет», – успокоила она дочь и отправила её спать.
***
В Александровке жизнь шла своим чередом. Забот у сельчан – полон рот. Лето. Страда.
Прошли две недели отпуска. Чтобы отвлечься от тоски, Тася ни на минуту не оставалась без дела: работала в огороде, складывала дрова в поленницу, таскала воду. Пока была занята, грусть отступала.
Частенько наведывалась к тёте Дуне Сергеевой. Три старших её сына- фронтовика разлетелись по стране. Младшие пока жили с ней: Артём работал заведующим сектором учета в Александровском райкоме комсомола, Иван учился в школе.
Трифон служил в армии. Его трудолюбие и хозяйская жилка были запримечены и там: начальство не желало отпускать хорошего работника и оставило его на сверхсрочную службу.
В письмах он рассказывал про свою армейскую жизнь шутки-прибаутки. После тяжелого колхозного труда, служба казалось ему забавой. Подъем объявляли «только в шесть часов» утра. По сельским меркам – это очень поздно. К этому времени, селяне уже подоят и отгонят в стадо скотину. Сообщал, что кормили хорошо: давали масло и мясо, даже в пост. После каторжных сельскохозяйственных работ, ему казалось, что он попал в игру: солдаты бегали, прыгали, сидели за партами. «Правда, сын прокурора повесился…» – добавил он как-то, к своему незатейливому повествованию.