— Как же ты умудрялся жить во всех этих местах. Ты как-то зарабатываешь?
— Я писатель.
— А…
— Ты имеешь в виду «ха-ха», верно? Хорошо, но ты не права. Для меня вполне естественно быть писателем. Например, есть у тебя талант к конструктивному сопереживанию — значит, ты можешь стать советником или учительницей. Мой талант — сочинять.
— Но, Нил…
— Что?
— До сих пор мне казалось, что писатели такие же люди, как и все остальные…
— Думаю, большинство — да. Лично я не общаюсь с теми из них, с кем знаком. Все они какие-то не от мира сего.
— Слава богам, что ты не такой!
— Точно, слава богам.
— Так что ты имел в виду, когда говорил, будто ты не человек?
— Ты смотрела «Космическую одиссею» Кубрика?
— Конечно.
— Помнишь, в конце Звездный ребенок плывет в космосе над Землей? Иногда я об этом думаю…
— Что именно думаешь?
— Что я начинал вот так, как Звездный ребенок… И приснился мне сон о планете — и стала планета. Потом планету населили все эти действительно интересные существа, исполненные возможностей и противоречий, и мне показалось, будто я слишком заигрался, вложил слишком много в свой сон. А потом я забыл, как это все начиналось. С тех пор я проклят, обречен сочинять, рассказывать бесконечную историю, в которой моя прежняя личность Звездного ребенка играет, экспериментируя со своими возможностями. А когда я засыпаю, мое обезумевшее подсознание одинокого существа взрывается страстным желанием разрушить не принимающий меня мир — и развязываются войны, вспыхивают эпидемии и тому подобное. А ты что думаешь?
— Я думаю, что ты слишком много думаешь:
— Господи, ненавижу, когда люди так говорят. Как можно «слишком много» думать?
— Подожди минутку. А что ты пишешь?
— Полагаю, если я скажу, что я пишу научную фантастику, ты скажешь два «ха-ха».
— Так ты действительно писатель-фантаст?
— Когда я был очень маленьким, я видел восстановленную версию этой картины, — сказал Нил, будто она задала совсем другой вопрос.
— Мать оставила меня у телевизора одного, наверное, потому что фильм был очень длинным. Хотела чем-то занять меня на некоторое время. Разве можно ее за это винить?
— У тебя отец был?
Нил не ответил. Закусив губу, он смотрел на дверь мужской уборной.
— Да что там в этом туалете? — спросила Фрия.
— Этот похожий на джинна сукин сын.
— И что с ним?
— В автобусе я боялся, что выскажу во сне что-нибудь плохое, то самое страшное желание, вроде катастрофы. Думаю, так и вышло. Все, что я помню из сна: я хотел умереть. Фрия, я хотел умереть! Я устал от чужих жизней в отсутствие своей собственной, настоящей жизни. Без малейшего представления о том, кем бы я мог стать, без возможности иметь друзей, Я возмутился, обиделся на всех людей за то, что у них есть жизнь, и стал их ненавидеть. Зачем мне жить дальше? Почему другие появляются, что-то совершают, затрагивают какие-то чувства, вызывают интерес, обретают понимание и исчезают? Это тот же солипсический[4] вздор, который находят в чьих-нибудь заметках после очередной катастрофы. Я имею в виду: это не то, чего я хотел, но, возможно, этого жаждало мое извращенное подсознательное. И думаю, этот толстяк джинн собирается исполнить мое тайное желание. Потому что он сам в безвыходном положении и готов погибнуть. Как погибает кусок динамита… Лучше бы тебе убраться отсюда, Фрия. Прямо сейчас.
Дверь туалета с треском распахнулась, и появился лысый джинн-бассейнщик.
Фрия схватила Нила за руку, и он сжал руку девушки так сильно, будто собирался раскрошить кости.
Лысый мрачно и целеустремленно прошагал мимо их столика и вернулся на свое место у стойки… Через несколько минут водитель объявил посадку.
Фрия сглотнула:
— Может быть, твое извращенное бессознательное выслало какое-нибудь другое тайное желание, которого ты тоже боишься… — предположила она.
Он молча уставился на нее и долго не сводил глаз.
Автобус продолжал свой путь через пустыню на юго-запад. Фрия спросила:
— Что ты будешь делать, когда мы доберемся до Феникса?
— Не знаю… Может, сяду на обратный рейс… Я действительно не слишком люблю жару.
— Почему бы тебе не поболтаться некоторое время в городе. Ты же знаешь, там жара сухая.
— Я это слышал.
— Нил?
— М-м?
— Скажи по правде, как ты на самом деле узнал всё обо мне и Роджере?
— Загипнотизировал тебя.
— Я так и думала.
— Правда?
— Нет. Я все-таки склоняюсь к чтению мыслей.
Они немного посидели молча — легко и непринужденно. Фрия достала книгу, но не открыла ее. Она побарабанила пальцами по обложке и задумчиво проговорила:
— Если подумать, раньше мне эта ерунда нравилась…
— Ужас!
— Я имею в виду, до того как я превратилась в Фрию из параллельного измерения, девушку с хорошим вкусом. Кстати, спасибо. «Страх и желание», — торжественно прочитала она название с суперобложки.
— Кому это надо? — откликнулся Нил.
— Ты прав. Оставлю для следующих пассажиров.
Она демонстративно уронила книгу на пол и толкнула ее ногой под сиденье.
За окном проносились скучные жаркие пейзажи. Через некоторое время Нил сомкнул свою ладонь на руке Фрии и нежно пожал. Не так, как в ресторане, когда он подсознательно выдумал маньяка-убийцу и ожидал выхода чудовища с пистолетами, изрыгающими огонь.
— Во всяком случае, что касается страха…
— Что по поводу страха?
— Кому это надо? — сказал он.
4
Солипсизм (от лат. solus, «один», и лат. ipse, «сам») — радикальный и спорный философский подход, антагонистичный как материализму, так и идеализму. В этике термином солипсизм обозначают крайние формы эгоизма и эгоцентризма.