— Ничего.
— Ты не слушаешь меня?
— Нет.
Не на шутку разозлившись, А. вскочила. Ничего другого ей не оставалось. Он явился к ней без всякого предупреждения и валял дурака. Ей было совсем не смешно. И теперь, если он не возражает, она хотела бы вернуться к работе. Она и так уже сегодня выбивается из графика. И, хотя он предпочитает зимние ночи, сейчас самый разгар дня, к тому же на дворе лето, а ей необходимо закончить статью.
Он хмуро на нее взглянул, подошел и погладил по щеке. Она насторожилась.
— Я люблю тебя, — сказал он ей тогда.
Казалось, это признание ее удивило, его тоже. Такого Тристан ей никогда еще не говорил. Все вышло как-то само собой. В тот же момент он понял, что это были лишь слова. А. стояла перед ним как вкопанная, не зная, как реагировать.
— Во что ты играешь? Не успел войти — несешь всякую чушь!
Тристан резко от нее отвернулся.
— Ты уходишь?
Он молча направился к выходу, элегантный и невозмутимый.
— Ты сумасшедший.
Он закрыл за собой дверь. А. улыбнулась, словно зная, что он сейчас же вернется.
Не прошло и минуты — раздался звонок.
Тристан ждал на лестничной площадке, прекрасно понимая, что смешон. В самом деле, во что он играет? Он позвонил еще раз. Она не открывала. «Да что она там делает?» В какой-то момент ему показалось, что она не откроет. Она восхищала его все больше.
Он размышлял о том, что сказал ей про девушек с панели. Всякий раз при встрече с проституткой его охватывало странное, противоречивое влечение. И в некотором роде то же самое чувство он испытывал к женщинам, с которыми периодически встречался и которых из вежливости называл любовницами. Разве у меня не было когда-то счастливого детства? И почему же оно завело меня в эти шумные бетонные улицы без единой травинки? Ведь еще свежи воспоминания о ковре-самолете, который мчал мои любовные мечты. Печально, что сегодня это прекрасное прошлое лишь питает мой скептицизм и уверенность в непоправимой утрате.
Он все еще находился на площадке, когда наконец услышал за дверью шаги. И дверь открылась. А. стояла перед ним нагая. Он некоторое время смотрел на нее: она была действительно прекрасна. Она взяла его за руку, отвела в салон и, прильнув к нему, прошептала на ухо: «Я тоже».
Тристану потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, о чем это она.
26.
Они занимались любовью в салоне. Казалось, А. полна неподдельной страсти, и Тристан дивился своему безразличию. Он ни на секунду не терял голову: он мог разглядывать ее, любоваться собой в объятиях великолепной женщины, но все это лишь тешило его самолюбие.
То не было сладострастием, которого он жаждал, сладострастием, способным вырвать его из объятий Амели, сделать неотвратимыми и расставание с ней, и радость, которую сулил этот шаг. Он уже начинал жалеть о своем поведении. Еще чуть-чуть, и он бы все сломал, как неловкий ребенок, еще не умеющий играть на скрипке.
А. лежала, прижавшись к нему всем телом. Ее бедра были влажными от пота любовных утех. Тристан не знал, что сказать, и испытывал некоторую неловкость, он осознавал, что впервые чувствовал себя с А. не в своей тарелке. Но была ли это все та же женщина?
Ему казалось, что он открыл те шлюзы, которые всегда предпочитал видеть закрытыми, и в тот же момент он понял, что дальнейшие отношения с А. станут совершенно невозможными. Повеяло холодком. «И что я тут забыл?» — спросил он себя.
Она встала, отлучилась на некоторое время, вернулась с сигаретами и пепельницей.
— Ты будешь?
Он был удивлен ее нежной улыбке. Стало быть, она настолько далека от того, что чувствовал он в тот же самый момент. В ее улыбке угадывался триумф, это его неприятно поразило, но вместе с тем позволило облечь все свои угрызения в более конкретную форму.
— Нет, спасибо, мне пора на работу.
Она посмотрела на него, удивленно вскинув брови.
— На работу?
Тристан поднялся. Глубоко уязвленная, она отбросила сигареты и приняла тот высокомерный вид, который так ему нравился.
— Могу я задать тебе один вопрос?
Он обернулся.
— Какой?
— Чего именно ты добиваешься?
— Вот именно этого я и сам не знаю.
Она раздраженно подошла к двери, распахнула ее и еле заметно кивнула ему головой — само собой, это было приглашением.
— Убирайся из моего дома. И заодно из моей жизни!
Дверь захлопнулась. Несколько секунд он постоял в темноте. Решительно, женщины абсолютно ничего не понимают, именно поэтому они и прекрасны. Он колебался: позвонить еще раз или же не стоит? Началась новая пытка — теперь его терзали сомнения: быть может, он ее все-таки немножко любит? Тристан спустился вниз по лестнице в том же состоянии неопределенности, в котором чуть раньше поднимался наверх, вспоминая, как иногда в детстве он собирал на пляже белые ракушки. Их можно было увезти далеко от моря и все равно слышать в них шум прибоя, всегда слышать шум разбивающихся волн.