— С Николя?
— Да, мы были в «Магнолии».
Амели не решилась сказать ему, что видела его с другой. Она очень боялась спровоцировать фатальную ссору. Не позволяя себе выяснений отношений, она была вынуждена довольствоваться постоянными подозрениями, что во многих отношениях было куда большей пыткой.
В тот вечер они пошли в театр. Она не слышала ни единого слова из пьесы. Сегодня она уже даже не вспомнит ее названия. Амели грызли сомнения: ей бы разозлиться на него, уйти, быть может, оставить его совсем, а вместо этого, пренебрегая своим достоинством, она сидела с ним рядом, в зрительном зале, словно бы ничего не произошло. Злобу, которую она должна была бы выплеснуть на него, она направила против себя: она упрекала себя в том, что ей не хватило смелости уличить его во лжи, она чувствовала свою слабость, она воплощала собой все то, чего сама терпеть не могла, — и тогда она почувствовала глубокое отвращение к самой себе. У нее ужасно разболелся живот. Она встала и вышла из зала.
Час спустя Тристан сидел у ее изголовья, как когда-то отец, и спрашивал, почему она встала, почему уехала, не предупредив его. Она лишь ответила, что у нее заболел живот. Этот болезненный процесс самоуничтожения, начавшийся еще в детстве, — она сумеет довести его до логического конца. Ведь только смерть дарует ей власть.
26.
— Сегодня утром, — продолжила Амели, — пока ты спал, я пошла прогуляться и попыталась отыскать тот дом, который два лета подряд снимала моя тетя, но не нашла его…
Тристан смотрит, как она переодевается. Он растянулся на кровати и, повернув голову, любуется ею. Ее длинные ноги, ее нежная кожа, обнаженная часть плеча. Вечные символы.
Он думает о том, что она недавно сказала про гостевые комнаты. Хотел бы он жить с ней здесь, вдали от мира? К Парижу он испытывает чувство странной любви: его привлекает особая энергия этого города, позволяющая ежедневно надеяться на что-нибудь новенькое. Избавление? Он чувствует, что нуждается в этой суете подобно тому, как другие, чтобы развеяться, нуждаются в алкоголе.
Только что, когда тучи еще скрывали солнце, они взяли машину и немного проехались: Тристану хотелось посмотреть на скалы, что высятся к западу от Довиля. Ему всегда нравились пустынные скалы. И всегда, глядя на море, он ощущал головокружение и вместе с тем своеобразное притяжение, тайное желание прыгнуть, что в сущности одно и то же, поскольку прыгнуть — значит поддаться головокружению. Они прошлись по дорожке, идущей вдоль берега. Затем Амели пожелала вернуться. На какой-то момент Тристан остался один, лицом к лицу с пустынным морем, а сзади ветер шумел в ветвях деревьев. Он подумал о картинах Севера, на которых обычно изображался человек, одиноко стоящий на фоне бескрайних морских просторов. Амели ждала в машине. Он знал, что если и дальше останется стоять на берегу, то от созерцания природы вскоре перейдет к самосозерцанию, а этого он не хотел. В свои двадцать девять он уже чувствовал себя стариком. Для него это уже была старость, возраст компромиссов. Если рассматривать жизнь как процесс постепенного разрушения, то, по его ощущениям, все лучшее, то, чем он дорожил, осталось позади. У старости нет возраста. Он отворачивается от горизонта, от солнца, садится в машину и уезжает.
А теперь он лежит на большой кровати, смотрит на нее, на ее длинные ноги, нежную кожу, мечтает о ее ласках и слушает ее: загадочным образом откликаясь на его недавние размышления, Амели, переодеваясь, рассказывает ему, что этим утром, пока он спал, она пыталась отыскать дом своего детства, но не смогла его найти.
«Он исчез», — добавляет она с детской гримасой.
27.
Она говорит себе, что жизнь прекрасна не вопреки своему уродству, а вне зависимости от него, что в ней, как в романе, всегда таится скрытый смысл: чтобы до него добраться, недостаточно просто листать страницы, надо вникнуть в назойливость хитроумно повторяющихся словесных конструкций.
Когда они выходят из ресторана, Амели не хочет сразу возвращаться и предлагает пройтись. Стало теплей. Она идет с ним под руку. Они проходят мимо казино с лицемерно-белым фасадом. Тристан всегда любил играть, в отличие от Амели, считавшей это занятие вульгарным и безнравственным. Он не предлагает ей зайти.
Вот они сидят за столиком на террасе «Бара Солнца», у моря. Людно. «Субботний вечер», — произносит Амели. За столиком они молчат. Рядом с ними сидит шумная компания, а где-то над ними плывет огромная красная луна.