— Это не пирамида, это дом!
— Извини, — сказал Ваня.
Скрипел, будто старые шины, песок. Конусообразный дом становился все выше. Оранжевое солнце, ковыряя лучами синее небо, кряхтело и поднималось к зениту. Тени стали короткими — кажется, наступи на такую, она и вовсе исчезнет. Ваня следил за тем, как Аня строит дом. В руках он сжимал плюшевого одноглазого зайца. Отсутствующий глаз Ваня замотал черной повязкой. Заяц был пиратом на пенсии.
Ваня спросил:
— Кто в твоем доме живет?
Аня растерялась. Она надула губки и ответила:
— Там пока никто не живет, там пока пусто. Ваня спросил:
— Хочешь, в твоем доме будет жить пират на пенсии? — И протянул Ане зайца.
Все еще хмурясь, Аня схватила зайца и сказала:
— Спасибки.
Вся наша жизнь состоит из случайных связей. Как их избежать, я понятия не имею. Думаю, вы тоже. Но у нас есть вариант. Завтра совместный русско-американский экипаж полетит на Марс. Давайте проберемся на корабль, выкинем оттуда весь чертов экипаж и вдвоем улетим на красную планету. Мы никогда не вернемся, но у нас больше не будет случайных связей — только вы и я, оказавшиеся вместе совершенно не случайно. Может быть, на Марсе нас встретит толстовская Аэлита. Но это, конечно, вряд ли.
Любовь Петровна привела Ваню в больницу. Пока Голубцова о чем-то беседовала с врачом, Ваня зашел в палату. Палата была красивая, солнечная. На полу стояла большая картонная коробка, в которой были свалены игрушки. На подоконнике лежал маленький красно-зеленый мяч. В тщательно вымытое окно ярко светило солнце. На потолке дрожал солнечный зайчик. Это был огромный солнечный зайчик: толстый и расплывшийся, с возрастом переставший следить за собой. Солнечный зайчик на пенсии.
На деревянной кровати, на мягком матраце лежал Алеша Пантелеймонов. Он лежал на спине, руки вытянув по швам, ноги сложив вместе, и смотрел на солнечного зайца. Заяц дрожал и нервно расплескивал солнце. Наверное, ему задерживали пенсию, вот он и нервничал. Ваня подошел к Алеше, коснулся его руки.
— Алеша, привет.
Алешины зрачки шевельнулись. Он промолчал.
— Алеша, потерпи еще немного, хорошо?
Алеша молчал. Ему, наверное, было жалко солнечного зайца. Заяц приходил к нему в палату всегда примерно в одно и то же время. Сейчас для него настало время уйти. Может быть, он хочет навестить своих солнечных внуков, рожденных от случайных связей между зеркалами и солнцем; внуков, смешно скачущих по серому асфальту и красным стенам. Ваня сказал:
— Получилось. Я достал звезду. Он сказал:
— Потерпи еще, чуть-чуть, пожалуйста.
Алеша стойко молчал. Он даже пальцем не шевельнул. Мальчик знал, что на его плечах держится мир. Зрачи примерно подозревали, что с Алешей происходит. Толстый усатый доктор, который разговаривал в это время с Любовью Петровной, сказал:
— Дак это… диагноз такой, дык…
— Что вы заикаетесь все время?! — возмутилась Голубцова. — А еще врач! Врач, а заикаетесь!
Доктор покраснел. Это был молодой, подающий надежды врач, прекрасный диагност и добрый человек. Но под напором таких женщин, как Любовь Петровна, краснолицых и настырных, он всегда терялся. Такой женщиной была его мать, которая родила его после случайной связи с молодым атлетом из Перми. Связь приключилась в Лазаревке, на побережье Черного моря. Лазаревка — это небольшой городок, летом забитый крикливыми туристами. Рай для случайных связей.
Накануне было солнечно и жарко. Дети гуляли без курток. Кто-то собирал сирень. Аня сидела в песочнице и пыталась слепить из песка дом, но песок осыпался. Горячие песчинки маленькими иголочками кололи Анины пальцы. Аня старалась копать глубже, где песок был влажным. Рядом, прислонившись к бортику, сидел бывший заяц-пират. Теперь его звали Большой Мук, и он прибыл в нашу страну из далекой арабской сказки. Заяц искал свой дом, в котором его ждала возлюбленная зайчиха, но дом все не находился, потому что у Ани не получалось его построить. Черная повязка слетела с поврежденного глаза Мука. Аня жалела зайчика. Она решила стать офтальмологом и пришить зверю новый глаз.
Иногда Аня отвлекалась от работы и внимательно смотрела на затопленный солнцем двор. Она ждала Ваню, но он не появлялся. Ваня — взрослый мальчик; может быть, он пошел сегодня в школу и забыл про Аню. Девочка всхлипнула.
— Привет!
Она обернулась и нахмурилась:
— Почему так долго не приходил? Я ждала!
Ваня присел перед ней на корточки:
— Прости. Как твой дом?
— Плохо, — призналась Аня и вернулась к лопатке. — Так жарко, что даже деревья падают. — Лопаткой она потрогала накренившуюся веточку.
Ваня сказал:
— Я принес твоему зайцу посуду. Теперь он сможет есть из посуды, как взрослый. — Он протянул девочке набор посудки в картонной коробке. В коробке была просто замечательная пластмассовая посудка: желтые тарелки, синие блюдца, пузатый красный чайник, белые вилки и ложки, три кастрюли разных размеров. Аня высыпала посудку в песок и выстроила кастрюли по размеру.
— Эта кастрюлька — папа, эта кастрюлька мама, эта кастрюлька — ребеночек.
— Где твоя мама? — спросил Ваня.
Аня возилась с посудкой. Пальчики, испачканные в песке, ласково касались кастрюлек. Аня сказала:
— Маме нельзя мешать…
— Она дома?
— Маме нельзя мешать! — громко сказала Аня, не поднимая головы. Теперь она выстраивала по размеру тарелки.
— Эта тарелка — бабушка. Эта тарелка — дедушка…
Аня жила с матерью. У нее не было дедушки с бабушкой; впрочем, и отца тоже не было. Аня родилась в результате случайной связи, произошедшей где-то на Урале. Ее мама в будние дни работала на заводе формовщицей, а в выходные дни обычно сидела дома и пила крепленое вино, уставившись в телевизор.
Ваня сказал:
— Ты вырастешь и станешь как все, ты не будешь избегать случайных связей, несмотря на все эти плакаты, развешанные по городу. Я не хочу, чтобы ты была как все. Я буду воспитывать тебя, чтобы мы всегда были вместе. Ты будешь мамой, я стану папой. У нас родится ребеночек. Мы воспитаем его вместе.
Аня спросила:
— Мы будем играть в дочки-матери? Он погладил ее по руке: