Ибо оригинал в общем-то так же безумен, как копия.
А все потому, что каждый решает стать кем-то, а ведь не нам выбирать, кем стать, и вот ты беспомощен, ты в ловушке, ты немощен, ты безумец.
Или представьте себе, что вы встречаете где-то в 1944-м Адольфа Гитлера; это кого угодно доведет до обморока.
Подобные люди — фантастические, абсурдные варианты человеческих существ.
И вот однажды, еще до того, как научились читать наскальные надписи, которые предвещали, что очень большая война между Германией, Россией и Францией, очевидно, не ограничится «линией Мажино», а втянет весь мир, особенно Соединенные Штаты, меня вместе с полсотней других писателей, актеров, антрепренеров пригласили в «Гайд- парк» на ленч с господином Франклином Делано Рузвельтом, и я увидел прославленного господина.
Но при виде его я не упал в обморок, а просто пытался понять, почему он хочет казаться милым, шутливым, душевным — мало ему того, что он великий, или считает, что он великий, или непременно станет великим после того, как «выиграет» войну?!
Черный Джек был маленький человечек, который написал книжицу про то, как половину своей сорокавосьмилетней жизни провел якобы в американских трудовых лагерях, куда попал за грабежи. В суде ему предъявили эту книжку, хотя он никогда никого не грабил, может, два-три раза и стянул, что плохо лежало, но никому не причинял вреда, стянул, чтобы несколько деньков прокормиться. Но его схватили, и, попав в машину почтенного американского судопроизводства, стоящего на страже американского общества, он понял на собственной шкуре, что такое время, время по-американски.
В конце концов он написал письмо Фремонту Олдеру, издателю «Сан-Франциско Кол», газеты, принадлежащей Уильяму Рэндольфу Херсту. Старина Фремонт Олдер любил встревать в судебные разбирательства и обвинять юридическую и карательную систему в коррупции и бесчеловечности. Именно так. Он напечатал из номера в номер на первой полосе очерки о том, как тяжело несчастному человеку в Америке — в данном случае Черному Джеку. Он опубликовал несколько писем Черного Джека и рядом — несколько его фотографий, на которых Джек был запечатлен раньше и теперь. И наконец, Фремонт Олдер убедил Черного Джека, когда его выпустили на свободу, что он должен вести работу среди бедняков. Разъяснять, как вредно нарушать закон.
И конечно же, Черный Джек согласился, хотя нетрудно догадаться, что он предпочел бы просто оказаться на свободе.
Но когда издатель крупной газеты бросает ради тебя вызов всему миру, добивается твоего освобождения, ты пожизненно попадаешь в зависимость к нему и к его идеям о том, чего стоишь ты вместе со своей жизнью.
Я рад, что повстречал Черного Джека, он делился со мной, рассказывал мне о себе, о днях, проведенных в тюрьме, о своем благодетеле, о судьях, полицейских, законе, обществе.
Он сказал:
— Маленький человек чаще становится вором, чем человек среднего роста, потому что маленькому не нравится быть маленьким.
Конечно, для меня это было откровение — но он сам был маленьким, ростом с двенадцатилетнего парнишку, и говорил искренне, исходя из личного опыта.
И еще он добавил:
— Конечно, я был виновен — ведь я воровал, но я никогда не был преступником. Хотите знать правду, вот она: во всех тюрьмах, где мне пришлось сидеть, я видел лишь полдюжины преступников — остальные просто дураки, точно такие, как те, что на свободе, точно такие, только они не на свободе, а в тюрьме.
Это было интересно. Мне тоже всегда казалось, что человек в тюрьме немногим отличается от остальных. Попасться и очутиться в тюрьме может любой, это вопрос, так сказать, техники. Но тем не менее, как только тебя схватили, ты выходишь из большой игры и попадаешь в малую. Ты становишься преступником, пусть только формально.
Мне было двадцать два, когда я познакомился с Черным Джеком, и в эти годы я уже понимал, что людям в тюрьмах не очень-то сладко. Может, на вид все ч>>дно, а если покопаешься, то нисколько не ч>>дно.
Правда, мне тогда еще не приходило в голову, что это относится не только к заключенным, но ко всем. Черный Джек растолковал мне простую истину.
А теперь я убежден, что цивилизация, придумавшая тюрьму, куда прячут человека, какой бы он ни был, — дикая цивилизация, хотя дикари и не играют в эти игры. Они убивают на войне или во гневе, но не крадут у человека душу, не убивают ее разлукой с друзьями, такими же сукиными детьми, как он сам.