При знакомстве, на вопрос, хозяином чего он себя возомнил, высокий молодой человек невнятной наружности глянул на меня, как на диковинную рыбу, и промямлил нечто невразумительное про вложенные в товар деньги.
– Ну, да, конечно… – Неопределённо покивала я, но согласилась называть его исключительно по имени.
Ровно в восемь утра меня допускали к рабочему месту, и через шестнадцать часов, после подсчёта товара и выручки, я выныривала на поверхность, как и положено, совершенно мокрой.
Несмотря на то, что точек, подобных этой, поблизости было довольно много, народ ломился именно ко мне. За шутками и стопроцентно верно выданной сдачей.
– Она не обманывает! Можешь не пересчитывать! – Гордо говорили друг другу работяги, которые относились ко мне, как ко внезапно обретённому сокровищу. Зарплату в те времена выдавали одной бумажкой на двоих, а разменять недавно отпечатанные пятитысячные купюры, кроме как в киоске, было негде. Я соглашалась помочь и без покупки, но на такое решались нечасто. Устоять против надписи, которую я соорудила в минуту вдохновения, было немыслимо:
"Клуб любителей водки. Кто кого? Она нас или мы её?!"
Кажется… нет, я почти уверена, что это была первая подобная реклама в городе. Как любая, она неприкрыто, бесстыдно поощряла человеческие пороки, и за эту свою честность пользовалась сумасшедшим успехом.
Пока продавцы соседних киосков маялись от безделья, подле моего стояла длинная весёлая очередь. Каждый, кто подходил, считал своим долгом уверить, что «мы её победим, а не наоборот», и убеждённость, с которой говорились эти слова, радовали не так, как этого можно было бы ожидать от, пусть временного, но работника прилавка.
Как только сорокаградустный родник иссякал, часовщик и сапожник из соседних будок подгребали к окошку. Рассматривая мои круги под глазами и черные от денег руки, они сочувственно предлагали:
– Квасу принести?
Я благодарно кивала и выпивала, не отрываясь, столько, сколько могла, совершенно не думая о том, что, даже если будет очень нужно, выйти из своего временного заточения не смогу.
Ровно в двадцать ноль-ноль прибывал «хозяин» с матушкой, прожжённой гражданкой ушлой наружности, ветераном торгового дела с одна тысяча девятьсот какого-то года. Азарт, с которым эта женщина пыталась меня уличить в недостаче бы, по-истину великолепен. Было приятно видеть её рвение, которое казалось сродни страстной любви к делу, но не алчности. Как-то раз, к концу рабочей недели, когда, вконец рассерженная то ли моей ловкостью, то ли своей неспособностью её разоблачить, мамаша взревела с победным кличем.
– Ага! Ошибка! – Услыхала я и, порешив, что где-то просчиталась, готовилась расстаться с заработком, но оказалось, что его лишилась не я. В одной из упаковок обнаружилось на две плитки шоколада больше, чем положено, и их, конечно, никто не собирался возвращать.
Редко кто, проходя мимо киоска, не останавливался, чтобы прочитать надпись на картонке. Женщины, молодые и не очень, которые так рьяно боролись с пьянством мужей, тоже покупали «бутылочку беленькой». При этом лица их становились мягкими, масляными, готовыми и понять, и простить, да, – мало ли ещё на что.
В какой-то из дней, в толпе, среди десятков наспех отмытых тел и подведённых сажей глаз рабочих шинного завода, я выхватила знакомый взгляд и окликнула:
– Кузнечик!!! Ты?!
Он повернулся.
– Ты!!!
Было видно, как он пытается собраться с мыслями. Я смотрела на него, – худого, поникшего, нескладного, и, раз за разом, повторяла:
– Кузнечик… милый, да как же так?
Много лет тому назад, девчонки отпихивали друг друга от замочной скважины, чтобы хоть одним глазком поглядеть, как тренируется смешанная пара по спортивной акробатике – Татьяна Кривцова и Вячеслав Кузнецов39. Они были Чемпионами СССР, Европы, мира!
– Кузнечик! – Едва не плачу я.
Его взгляд светлеет, и он узнаёт меня, в конце концов. Я не могу удержать слёз, ответные текут по его впалым серым щекам. Он осматривает свои ладони с огрызенными ногтями, словно впервые, – щурится на собственное отражение в витрине, и выходит из очереди, а я.… я не могу выбежать, чтобы остановить его. У меня нет ключа от двери!!!
Натруженные, сильные, красивые руки, крепкие полукружия икр, обтянутые трико, светлые волосы, тёмные брови, и беспомощные… совершенно растерянные глаза. Таким он был. Этот мальчишка знал, как надрывать сердце работой, и больше ничего кроме. Окутанный славой, увитый лавровыми венками, он оказался беспомощен перед восхищением толпы, – лицемерной, ловкой, жадной до сопричастности. Он ей скоро наскучил, и она ушла дальше, в поисках следующей жертвы обожания, а Кузнечик, совершенно сбитый ею с толку, остался на обочине, сшибая мелочь у тех, кто краем уха слыхал о его победах.