Вся музыка, сколь не была б сложна, – из семи нот, а жизнь, та и вовсе из двух. Соль-до, соль – до, лю – бовь…
Радость
Газовая горелка солнца осветила кулисы горизонта. Сперва пламя, неуверенное в своих силах, едва освещало неубранную по углам паутину, но вскоре…
Откуда произошли и отчего в преступном забвении стояли, занавешенные серою кисеёй, заставленные навсегда позабытым нужным задники, которые не слишком умело, но рьяно малевал доморощенный левитан45. Набравшись ячменной46 смелости, для того чтобы описать мнимую над нами твердь47, тот не скупился, размазывая пожертвованную барыней прусскую синь48, даже трижды посылал маляра в город за сурьмой да белилами, для верности,49 и …о, чудо, что вышло! Сравнимое с рождественскою звёздною ночью великолепие! Однако ж не такое, когда все взоры прикованы лишь к чему-то одному, чрезмерно украшенному, которое, вольно или нарочно, скрадывает прочее, неубранное ничем, обыкновенное и неинтересное. Но каждое, всё, чему выпало счастье попасться ему на глаза, сделалось в одночасье загадочным, занятным, имеющем в своём несовершенстве некое, единое, присущее ему достоинство. Предметом спокойного, умиротворяющего довольства не за себя.
Север50 не с той стороны, где мох: там и зима, и полночь, и противное югу, а радость – всегда лишь то, в чём ты её нашёл.
Крокодильи слёзы
Некто жалеет разучившуюся летать птицу, иной льёт слёзы по крокодилу, а суть в том едина, – кто-то бережёт сострадание для одного лишь себя, а другой тратит его беспечно, на тех, кому, подчас, о том и невдомёк.
В пору, о которой пойдёт речь, я был молод и постоянно кем-то увлечён. Дабы добиться взаимности, совершал обдуманные безумства. Доискивался благосклонности, посылая букеты с неловко упрятанными в них признаниями, коробки конфект или переписанные по случаю ноты, в которые, вместо Sostenuto51, вписывал несдержанное, пылкое, далёкое от музыкальной грамоты Affectus52. И всё выходило легко и непринуждённо: мимолётные встречи, необременительные расставания. Всё изменилось в тот ненастный день, когда мы с товарищами, пережидая непогоду, посетили цирковое представление.
Невнимательно просмотрев несколько номеров, честно признаться, мы больше глазели по сторонам, на публику, нежели на артистов, и покричав непристойности вечно битому Рыжему53, мы уже было собирались уходить, как вдруг, в манеж вышла девица с крокодилом. Она крутила вокруг зверя сальто, вертела им, как гимнастическим снарядом и баюкала, словно младенца. Приятели дёргали меня за сюртук, ломали щёгольский пробор, а я не отрываясь смотрел на девушку, чьё золотисто-зелёное трико, вдруг разбудило во мне отвагу остепениться.
С того вечера, место в первом ряду ложи было занято, – оттуда я восхищался бесстрашием моей обжэ. Но время шло, вскоре уж должно было состояться завершающее выступление, а мы обменивались друг с другом лишь взглядами, и ничего более.
Для того, чтобы дело сдвинулось, знакомый воспользоваться разыгравшейся кстати алчностью прислуги, и провёл меня в закулисье. Я шёл в расчёте поведать девице о своих чувствах и намерениях. Упоминая последние, нелишне будет отметить, что, даже не сказав с девушкой наедине пары слов, я был готов жениться. Решительно и бесповоротно! Более того, невзирая на ожидаемые протесты отца и рыдания матушки, я имел замысел сопровождать любимую в её странствиях.
Постучавшись в уборную, и заручившись позволением войти, я заговорил. Сперва мой голос дрожал, как свеча в неуверенной руке, но понемногу окреп и позволил, как надеялся я, осветить пылом влюблённости каждый пыльный, пропахший духами или табаком, уголок sancta sanctorum54. С восторгом я расписывал то блаженство, с которым мы будем держать друг друга в объятиях до конца своих дней. (Произойти это должно было, несомненно, очень и очень нескоро.) Не обошёл вниманием и нежные утра, и уютные ленивые полдни…
– А вечером, в цирке, буду самым верным Вашим поклонником, сколько бы жизни не потребовалось на то… – Заключил я и замолк, ожидая приговора.
Девица, как ни была хороша, слушала меня с внимательным практическим55 выражением. Имея его в виду, я всё больше понимал, что вскоре выяснится, чем должен буду заплатить за взаимность, кроме безмерного обожания и своего честного слова. Оглядев меня с милой беспомощной улыбкой, – ох, уж эта обманчивая девичья слабость! – девушка кивнула головой и произнесла: