По утрам мы пили немного густой томатный сок, что подавали в кафе на берегу, такой же вкусный, как утро над моим морем… То ли в шутку, то ли всерьёз, мама преподнесла мне его тогда: «Дарю!» – Сказала она. – «Не смогла вот только упаковать. Не отыскалось подходящей ему корзинки.»
И как мне теперь быть с тем подарком, коли оно там, а я тут?
Мы с братом бродили между дюн, похожих на спящих у берега верблюдов. Те давали поваляться на одеялах своих мягких, тёплых горбов, и мы лежали, любуясь бирюзой неба, а после катились кубарем, большими клубками перекати-поля98, и останавливаясь у самой воды, пели навстречу ветру: «О, море-море! Преданным скалам…» Прибой аплодировал нам волнами, и щедро осыпал мелкими янтарными крошками. Разгорячённые, мы спешили прильнуть к его прохладной груди, и, хотя замерзали скоро, не торопились уходить, как будто бы подозревая, что расставание будет долгим.
Нам хотелось запомнить его таким, – голубоглазым, с соломенными кудрями песчаных дюн, с молочной пеной волн на губах и карамелью янтаря с увязнувшими в его нежности мошками, некогда застигнутыми врасплох. Можно ли унести память о море с собой, до следующего «когда-нибудь», до очередного «потом». Толкование этих фраз с любого языка на каждый, вполне определённо означает «никогда».
Много лет спустя мне подарили мешок зелёного кофе. Это только так говорится «зелёный», на самом деле он был похож на мелкую, обсушенную солнцем морскую гальку. Я кидал горсть зёрен на чугунную сковородку, где они становились лёгкими, ломкими и варил из них кофе в медной турке. Густой и крепкий, как ночь. Пьянящий, как ветер с моря.
III
Ветер. Он – та тяжёлая книга с тонкими полупрозрачными листами, которую, прежде чем открыть, нужно облокотить о камень у дороги. Ветер несёт в себе звёздные россыпи запахов и звуков, но отчётливо слышно лишь те, что узнаёт счастье, живущее в тебе всегда.
Всё будет хорошо
Февраль устроил постирушку. Отовсюду капает, пар тумана клубится над тазом пруда, полным белых сот снежной пены. Седой дятел сыт, – размороженный к завтраку изюм оказался как нельзя кстати. Довольство в его глазах и от насыщения, и от того, что вот, совсем немного ещё, и вянущие лепестки сугробов можно будет отыскать лишь в глухой тени, до которой нет дела никому.
Воробьи не спешат скинуть с себя серые, дымному табаку в цвет, пуховые платки, но уже достаточно небрежны, суеумны99. Распустив концы одежд, роняют в воду уголки, так что каплет с них весьма обильно, и едва ли не нараспашку раскрыта душа. Того и гляди, подхватят простуду, что об эту пору возможна на раз-два.
Синицы опрометчивы не столь. Подобрав шаровары, они переступают через лужи, стараясь оставить нетронутой их безупречную поверхность, а если вдруг случайно вымочат штанишки, тут же отожмут наскоро и просушат на сквозняке. И это при том, что синицы в каждую минуту готовы сбросить с себя всё, и окунуться в любую, мало-мальски приличную прорубь, так охочи до купания!
Когда, весь в клочьях мыльной пены, февраль добрался, наконец, до птичьей кормушки, то у него не было уже сил ни на что. Так только, – плеснул водицей для вида, размочить немного сухарик льда, от чего открылись припрятанные снегопадом остатки прежних застолий. Довольные и тем, птицы принялись оживлённо пировать, пока на шум не заявилась серая кошка, которую ещё во младенчестве спасли, отогрев из куска замершей на морозе воды. Вместе с половиной её задней лапы и частью хвоста, навсегда вмёрзшими в лёд, там же остались стыдливость и осторожность. Нимало не смущаясь, кошка вспрыгнула на кормушку и принялась трапезничать, – увечье не сделало её менее проворной, но лишь изощрило. С лёгкой, извиняющей жизнь улыбкой, она поедала овёс, лизала неоттаявшую воду, и пыталась выгрызть изо льда нечто, давно потерявшее название, но ещё сохранившее вкус.
– Та-ра-рам, та-ра-рам, та-ра-рам, там-там! – Наблюдая за кошкой, напевал себе под нос февраль, и неумело вальсировал при этом, шевеля одними лишь седыми бровями, да постукивая холодными пальцами по размякшему от музыки сугробу, оставляя в нём серые мокрые следы. Он был несказанно рад, что скоро сможет посидеть в уголочке и передохнуть, наблюдая со стороны, как расстарается следующий за ним месяц. Ведь от того-то февраль и короче других, прочих, что на его долю досталось всё, о чём только может мечтать настоящая зима: и стужа, и оттепель, и надежда на то, что вскоре всё наладится, всё будет хорошо. Как в жизни…
98
перекати-поле может получаться из отмерших растений разных семейств: спаржа лекарственная, капустные, гвоздичные, маревые, зонтичные, свинчатковые, яснотковые, астровые