Я бы рассказала. Ближе к двадцати. Но не сейчас, когда Саше шел восьмой год.
– Вы не можете… – я в бессилии покачала головой, – Вы просто не можете так обращаться со своим сыном. Вы так много говорите о том, что не знали о его существовании, Вы утверждаете, что он нужен Вам, а значит, важен, но тогда Вы чертовски ошибаетесь, делая то, что делаете! Ему всего семь лет, Вы не имели права так врываться в его жизнь! Почему сначала было не поговорить со мной? Почему нельзя было объясниться сначала с женщиной, которая является ему матерью?! Причем не только суррогатной, не просто приемной, я генетически его родительница! Почему Вы так себя ведете?!
– Потому что знаю таких, как Вы.
– Прошу прощения?
– Вы бы закатили мне истерику, начали бы ставить ультиматумы, а это не так. У вас нет ни возможностей, ни прав после того, как Вы скрывали моего сына. Вы бы ударялись из истерики в шантаж, мы бы с Вами дошли до угроз, а мы, кстати, и так до них дошли, а я не собираюсь тратить на это время. Если Вы еще не поняли, то Вы больше ничего не решаете. Нужно только время, чтобы смириться с этим, да?
Я молча слушала монолог своего собеседника и не могла поверить в то, что это – отец моего Саши. Боже мой, сколько же в нем было… ненависти, желчи, чёрствости. Что его сделало таким? Женщины? Родители? Деньги? Трагедии? А, может быть, он таким родился и это была его истинная сущность?
– Как жаль, что соглашаясь на договор с Кариной, я не знала, чей будет использован генетический материал. Таким моральным уродам, как Вы, не должно даваться право становиться родителями! Вы этого не достойны, просто не заслуживаете! Это дар небес, это ответственность, а Вы… у Вас шестеренки вместо мозгов и камень вместо сердца! А самое страшное, что Вы разрушаете все, к чему прикасаются Ваши руки, Вы растите себе подобных моральных уродов. И если Вы думаете, что я позволю искалечить ребенка, которого носила под сердцем почти девять месяцев, то могу сказать точно – Вы идиот.
– Знаете, – Соколов хмыкнул, выслушав мою тираду, а затем медленно, словно хищник, подползающий к своей добыче, подошел ко мне. Остановился он лишь когда между нами оставались считанные сантиметры. – А мне вот жаль, что мать моего единственного наследника – меркантильная дрянь, которая рожает исключительно ради денег, а потом строит из себя святую, только вот нимб у Вас чуть съехал в сторону, поправьте его, плохо держится на рогах.
– Ах, Вы…
Я замахнулась и собиралась, как следует разукрасить морду этого неслыханного козла, когда вдруг меня остановил голос самого важного человека на этой Земле.
– Мамочка… ты хочешь ударить папу?
Я повернула голову и увидела Сашу. Он стоял возле лестницы, которая вела из гостиной прямо наверх, видимо, в хозяйские спальни.
– Почему?
– Нет… что ты, Сашенька! – Я резко дернулась и вырвала руку из чертовски сильной хватки Соколова и быстрыми шагами приблизилась к сыну. Он тут же позволил себя обнять и уже через секунду был у меня на руках, обвивая шею.
– Мы с папой просто… очень давно не видели друг друга и… – Я замолчала, не зная, что говорить дальше.
– Когда скучают и долго не видятся хотят обниматься… – резонно выдал Саша, кажется, не поверив мне.
– Александр, иногда у взрослых так бывает. Это называется – недопонимание.
– Что это такое? – Соколов подошел к нам и теперь смотрел прямо на сына.
Черт. Они были очень похожи. Раньше мне казалось, что Саша – вылитая копия меня, но теперь я понимала, что это далеко не так.
– Это когда люди думают по-разному и не могут согласиться друг с другом.
– Но мама же девочка… – протянул сын, – а девочек нельзя обижать. Им надо уступать…
Я прыснула от смеха, и тут же поймала раздосадованный взгляд Соколова.
– Подкаблучника растишь, – прошипел он, слегка повернувшись в бок, чтобы Саша нас не услышал.
– Скорее настоящего мужчину, но Вам этого не дано понять, – парировала я.
– А мы будем кушать? Я очень голодный, – выдал ребенок.
– Что, даже не покормил? Серьезно?! Ну, прямо отец года! – зло выдала я, даже не дав Дмитрию раскрыть рта.
– Мама очень вкусно готовит, она и тебе приготовит, – счастливо затараторил малыш.
– Что? Нет, сынок, твоя мама… она уходит, она очень занята…