— Замечательные трусики, а резинка у них слабая. И живот у меня, будь спокоен, закаленный.
Теперь живот его был в красных вдавленных полосах, будто его бечевками стягивали. Лицо у Леньки вымазано сажей — это он играл в негра.
Мама Надя воскликнула:
— Ведь вчера только ты дал слово вести себя хорошо!
Ленька и пришел ко мне жаловаться.
— Зачем ты обидел ее своим отвратительным поведением? — спросил я.
— Она говорит, что у меня твой характер, — с гордостью ответил сын и, понизив голос, добавил: — Она все равно меня любит. И тебя тоже.
— Ты думаешь, что тебе не попадет?
— Может быть, попадет, — согласился Ленька, — но она все равно нас любит.
Ему попало и здорово. Во-первых, его не отпустили бросать гальки в Каму, во-вторых, вымыли горячей водой, в-третьих, сказали, что в ближайшее время, вплоть до особого распоряжения он не получит ни одной мороженки.
Сейчас Ленька был чистенький, свеженький и притихший.
— А вот на крышу вылезу, — спросил он, — попадет?
Я кивнул.
— А она меня все равно любит.
Ленька был прав. Мама Надя любила нас и прощала нам все. Иногда, правда, нам доставалось, но в конце концов мы получали прощение. И мы всегда думали: простит! Не выгонит же она нас из дому! Куда она без нас денется? Кому в воскресенье будет пирожки стряпать?
Но в этот день мама Надя, видимо, решила доказать нам, что ее терпению и любви пришел самый настоящий конец.
Днем мы с Ленькой, убедившись, что она спит и ничего не слышит, вылезли через окно на крышу (что нам было строжайше запрещено). Такую мы увидели красоту, что забыли обо всем.
Хлопнули створки окна, и раздался спокойный голос мамы Нади:
— Вы хулиганы. Вам хочется упасть с крыши и поломать себе ноги. Пожалуйста, падайте, сколько вам угодно. Мне это абсолютно безразлично, потому что обоих вас я уже ни капельки не люблю.
А мы и не поверили. Мы подумали, что кого же ей еще можно любить, если не нас?
Мы сидели на крыше, пока нам не надоело, ждали, что мама Надя позовет нас и тут же простит.
Но она не звала нас.
Когда мы влезли через окно в комнату, то не увидели мамы Нади. Мы сбегали на пристань, заглянули в магазины, к знакомым — нет. И все-таки мы были уверены, что она простит нас, и не очень беспокоились о ее исчезновении.
Не беспокоились, пока не увидели у калитки нашей дачи моряка. На белом кителе его сверкали изумительной красоты пуговицы, на груди были ордена и медали, а сбоку висел кортик.
Солнечный луч попал на золото кортика и стрельнул мне в глаз. Я зажмурился.
Мы стояли, разинув рты. Это был красивый моряк и, наверное, смелый.
Тут мы вспомнили, как однажды мама Надя сказала нам, что у нее есть знакомый моряк, с которым она училась в школе, что этот моряк никогда ее не обижал, даже тогда, когда еще и не был моряком, и что он, между прочим, красивее нас обоих, и что она выйдет за него замуж, если мы будем вести себя плохо, и будет у них новый сын, получше, чем Ленька.
И тут нам стало не по себе.
А моряк спросил, где ему разыскать женщину по имени Надя, фамилии которой он не знает, потому что она вышла замуж и переменила фамилию.
Как нам хотелось обмануть этого красивого моряка! Как нам хотелось сказать ему, что никакой Нади здесь нет, а если даже она здесь и живет, то его это нисколько не касается, пусть плавает по своим морям и океанам и не ездит сюда совсем. Нечего здесь делать.
Но мы не соврали, мы сказали, что Надя живет здесь, что она наша: вот я — ее муж, а он, Ленька, — ее сын.
И показалось, что моряк взглянул на нас с усмешкой. Дескать, невозможно даже и подумать, что Надя могла променять меня на вас. Вот возьму и увезу ее с собой, а вы тут живите как знаете.
— А она нас любит, — дрожащим голосом сказал Ленька. — А то, что мы иногда ссоримся, то ерунда.
— Ссоритесь? — спросил моряк. — Почему?
Что ответить, мы не знали, потому что сейчас действительно не могли понять, зачем мы с ней ссорились и обижали разными глупостями.
— Можно ее подождать? — спросил моряк.
Вздохнув, мы ответили, что можно.
Мы даже угостили его чаем.
Моряк съел три шоколадных конфеты.
А мы не теряли времени даром: натаскали полный бак воды, чтобы мама Надя была довольна, начистили овощей для супа, подмели пол.
А моряк стоял на балкончике и курил сигарету за сигаретой, стряхивая голубой пепел на крышу.
Мы знали, о ком он думает. Мы знали, что она любит нас, а не его, хотя он и красивый.
И все-таки нам было очень невесело.
— Может, она сегодня и не придет! — громко, так, чтобы слышал моряк, сказал Ленька. — Возьмет да и не придет.
Мама Надя тут же пришла.
Она не обратила на нас внимания, поцеловала моряка и проговорила:
— Хорошо, что приехал.
А моряк развернул сверток и протянул ей набор духов в зеленой коробке.
Мы чуть не закричали от возмущения. Он хитрый, этот красивый моряк! Он подарил ей именно тот набор, о котором она давно мечтала.
— А сегодня не Восьмое марта, — насмешливо сказал Ленька.
— Есть на свете люди, — ответила мама Надя, — которые хорошо ко мне относятся всю жизнь, а не только Восьмого марта.
Вот так…
Мама Надя сидела с моряком на балкончике, и они о чем-то говорили, смеялись.
Моряк курил сигарету за сигаретой, стряхивал голубой пепел на крышу.
— Давай залезем на крышу, — предложил Ленька, — и будто бы упадем. Может, она пожалеет нас?
Мы вылезли через окно на крышу, сели у самого края. Мама Надя отлично видела, что мы рискуем жизнью, но ничего не сказала. Она вела себя так, словно нас не было не только на крыше, но и на свете!
А потом она сказала, чтобы мы готовили себе ужин, а она сейчас уедет в город и пойдет в театр смотреть веселую комедию.
Это было уже слишком, но мы промолчали.
Мама Надя надела свое лучшее платье, наше любимое платье — голубое с белым горошком.
— Какая ты красивая, — сказал моряк.
А мы и без него знали, что она красивая! Только не говорили ей об этом. Подумаешь, приехал тут, открытие сделал! Мы смотрели на моряка и старались улыбаться.
Он был весь блестящий, чисто выбрит, на брюках — острые складки.
— Я больше в негра играть не буду, — шепнул мне Ленька, — а ты почаще брейся.
Мы проводили их до калитки.
— Когда приедешь? — спросил Ленька, шмыгнув носом.
— После спектакля, — весело ответила мама Надя.
Мы долго смотрели им вслед. Если бы вы знали, как нам было обидно! До поздней ночи мы сидели на балкончике. И молчали. Видимо, мы получили по заслугам.
— Кортик у него, по-моему, не настоящий, — сказал Ленька.
— Нет, кортик у него настоящий, — возразил я.
— А, может, он и не моряк, — сказал Ленька. — Бывают такие: форма морская, а моря и в глаза не видели.
— Нет, — сказал я, — это настоящий моряк. Он плавал по настоящим морям и океанам. И как бы ему не приходилось трудно, пуговицы на его кителе всегда сверкали. И как бы ему ни было трудно, он не забывал ее, которую знал еще тогда, когда не был моряком.
— Тогда понятно, — сказал Ленька.
Дачный поселок спал. Одни мы не спали. Ждали маму Надю. И совсем не трудно догадаться, о чем мы с ним думали.
— Ты разбуди меня, если я усну. — Попросил Ленька. — Как только она вернется, сразу разбуди. Мне необходимо с ней серьезно поговорить. Ладно?
Толстая тетя в голубом халате
Есть такая песенка: «Надену я белую шляпу, поеду я в город Анапу».
И очень часто, устав от работы, мы вспоминали эту песенку, из которой знали всего две строчки.
Анапа была для нас — неизвестно почему — символом жизни, пронизанной солнечным светом, теплым и беззаботным краем, где все люди добры и красивы, где есть море — то самое чудо природы, которое мечтает увидеть каждый и которого мы еще не видели.