Натали вернулась в палату, прилегла, и воспоминания возникли сами собой…
Когда Натали проснулась, в комнате никого не было.
В распахнутое окно залетал шум города.
Она долго не вставала, пытаясь доказать себе, что нисколько не волнуется.
А на сердце было тревожно.
Откуда она, эта тревога? О чем? Из-за кого?
Может, из-за Виктора? Натали сразу стало тоскливо, едва она вспомнила о нем. Что он теперь о ней думает? В записке Соня просила ее позавтракать, закрыть окно, уходя, захлопнуть дверь, вечером обязательно приходить. Натали почему-то заторопилась, будто спешила куда-то, будто кто-то ее ждал.
Выйдя на улицу, она, конечно, не могла определить, где находится, и пошла, куда глаза глядят.
Москвичи и понятия не имеют об этом удивительном наслаждении — идти по Москве, не зная, где идешь и куда выйдешь, но на каждом шагу обнаруживая знакомые улицы, места и здания.
Натали вдруг вспомнила о шофере, имени которого не догадалась спросить, и остановилась, обескураженная, ведь она не спросила и адреса Сони, не заметила дороги!
Она попыталась вернуться и ушла не туда.
Но Москва быстро успокоила ее. Потом Натали не могла вспомнить, о чем же она думала, бродя по улицам. Просто ей было хорошо.
А к концу дня она вдруг оказалась на Красной площади.
В небе прокатился перезвон курантов, и она сверила свои часики по кремлевским. Многие вокруг сделали то же самое.
Хорошо было Натали и грустно. Она словно была не одна, а с очень близкими друзьями, такими, что не ощущаешь необходимости разговаривать о том, что сейчас переживаешь вместе с ними.
Она вновь испытала светлое и большое чувство Москвы и опомнилась, когда уже шла по улице.
Люди кругом были веселые. Думалось, что они улыбаются именно ей, и Натали улыбалась в ответ.
А — грустно.
Она вспомнила Виктора, громко вздохнула и подумала, что она неумная девчонка, с нелепой жизнью, которая еще неизвестно как повернется… Натали ждала, что сейчас ее охватит растерянность, но ее не было. Наоборот, сквозь ощущение собственной никчемности пробивалась уверенность в том, что все будет хорошо. Вот приедет она домой, поступит в педагогический, жить станет в общежитии, мать, конечно, сначала обидится, но потом — все, все, все будет хорошо! А Виктор… нет, она помирится с ним, обязательно помирится! Разыщет его и…
…Шла она, шла, сворачивая то налево, то направо, пока не остановилась у витрины филателистического магазина. Наверное, отец, когда бывал в Москве, заходил сюда.
Она взялась за ручку дверей, шагнула.
В углу стоял длинный дядька с неприятным выхоленным лицом. Выпуклые веки, дряблый рот. На левой руке два перстня.
Перед ним стоял мальчик в безрукавой майке и коротких штанишках. Лицо у него было обиженное и печальное.
— Только посмотреть, — дрожащим голосом попросил он.
— За показ деньги платят, — презрительно бросил дядька, не взглянув на него.
Он смотрел на Натали.
Мальчик не уходил.
Натали видела, как ему трудно и страшно, как ему не хочется унижаться, и как он пересилил себя:
— Посмотреть…
Дядька ухмыльнулся, не сводя глаз с Натали, небрежным жестом вытащил из внутреннего кармана пиджака блокнот, раскрыл его и, когда мальчик протянул руки, шепнул:
— Ш-ш-ш…
Опустив руки, мальчик застыл. На лице его было такое счастливое, благоговейное выражение, такой тихий восторг, что Натали с любопытством заглянула в блокнот: — марки.
А дядька улыбался, как улыбался отчим — считая деньги. Дядька презирал восторг, радость, благоговение мальчика.
— И убирайся, — приказал он.
— Сколько это стоит? — сквозь зубы спросила Натали.
Дядька смерил ее тем же презрительным взглядом, но уголки его дряблого рта шевельнулись, с наслаждением произнес сумму, улыбнулся.
У Натали похолодела кожа на локтях, в висках застучало. Она раскрыла сумочку, негнущимися пальцами сосчитала бумажки и протянула.
Лицо у дядьки вытянулось, нижняя губа отвисла, обнажив бледно-розовую десну.
— Берите! — почти прикрикнула Натали.
Дядька растерялся. Торговец, он радовался, что выгодно продал товар. Подлый человек, он был недоволен, что купили легко, лишив его удовольствия насладиться чужими сомнениями и нерешительностью.
Взяв деньги цепкими пальцами, дядька тщательно осмотрел каждую бумажку и отдал Натали блокнот.
— Идем, — сказала она мальчику.
Он засеменил рядом с ней. В сквере они сели на скамейку. Мальчик не отрывал глаз от блокнота.
— Возьми, — устало сказала Натали, — это тебе от меня на память. И не считай, пожалуйста, меня сумасшедшей. Как тебя зовут?
— Вовкой, — заикаясь, ответил мальчик и посмотрел на нее, как на сумасшедшую, — и чуть отодвинулся.
— Бери, бери, — раздраженно проговорила Натали, — и можешь считать меня психопаткой.
Мальчик робко взял блокнот и оглянулся по сторонам, словно собираясь звать на помощь.
— Я купила их тебе… — начала объяснять Натали.
— Мне?!
— Тебе, конечно.
— Но ведь, тетя…
И тут впервые в жизни она прочитала нотацию:
— Слушай, Владимир. Ты еще маленький. Я очень хочу, чтобы ты вырос хорошим человеком. Добрым. Честным. Обязательно — добрым. И если когда-нибудь ради кого-нибудь ты не пожалеешь хотя бы денег, мне будет приятно. Плюй на деньги. Не в них счастье. Понимаешь?
— Нет, — признался Вовка и виновато улыбнулся.
— Ты думаешь, что если есть деньги, то это все, да?
— Да. На деньги можно покупать. Марки и что угодно.
— Хорошо, — Натали растерянно помолчала, потеряв нить доказательств. — Неужели ты способен ради денег на подлость? Можешь ты, например, соврать, чтобы получить деньги?
Мальчик подумал и твердо ответил:
— Могу.
— А я-то… Значит, ты плохой человек, Вовка, и марок этих не заслужил. А я дура…
— Я не… очень плохой. Я честный.
— А говоришь, что ради денег можешь врать.
— Приходится. Я бы ни за что не врал, но… Мама на марки денег не дает, говорит, что это блажь, а на мороженое — пожалуйста. Я и коплю. А сочиняю, что эскимо ел.
— Смешно, — облегченно произнесла Натали. — Но все равно врать не надо. По возможности хотя бы.
Вовка прижал блокнот к груди, спросил:
— Вы богатая, да?
— Нет.
— А…
— Два. Богатый не тот, у кого много денег, а тот, кто плюет на них.
Нет, он определенно считал ее сумасшедшей — улыбнулся и спросил:
— Как же на них плевать, если их нет?
— Подрастешь — поймешь. Ты даешь мне слово, что постараешься быть хорошим человеком?
— Я буду стараться. Спасибо вам. А… не жалко?
— Немного. — Натали встала. — До свидания, Владимир. Ты сейчас счастливый?
Мальчик кивнул.
— Значит, и я счастливая.
Вовка перешел на другую сторону улицы и, не оглядываясь, бросился бежать…
…Грустная бродила Натали по Москве.
А Москва была веселая.
И Натали вдруг поняла, что она одна в этом огромном городе. Одна. Вот он и вот — она. Капля и — океан.
…И дело тут не в Вовке и не в марках, и не в деньгах, а в дядьке, который торгует человеческой радостью.
С Виктором она поступила нехорошо, глупо…
А почему?
Ну почему?
Она вспомнила свет звезд, тряску вагона, стук колес, грустные глаза… как приятно было стоять рядом с ним…
Потом вспомнила — сразу за этим — лицо матери, голос… И поняла — вдруг, ясно, резко, что ей надо немедленно возвращаться домой. Она побежала к справочной будке, узнала, когда отходит поезд, помчалась в магазины и — на вокзал…
Просто удивительно, как иногда гладко все получается. Когда Натали металась в поисках нужной очереди, по радио объявили, что есть места на ее поезд… А ей показалось, что это не к добру…
В поезде она не спала, не ела, стояла у окна и — ничего не видела. Хотелось выпрыгнуть из вагона и — бежать…
…Едва она сошла по лестнице на привокзальную площадь, взглянула на родной город, как сердце похолодело от тревоги. Натали не стала ждать трамвая, отправилась пешком. И понемногу радость возвращения вытеснила все другие чувства.