И уж совсем удивилась Натали, когда неожиданно для себя самой предложила:
— Заходи как-нибудь ко мне.
— К нам, — поправил отчим.
— Да. К нам.
…Ничего не понимала Натали. Шла по улице и вдруг замечала, какие у нее сильные ноги, как приятно идти, чувствовать себя… Нет, никакого обновления. Словно ничего и не случилось. Обидно. И пусто.
Она мучительно старалась узнать, что же с ней происходит. Неужели она хочет стать женой только потому, что совершила ошибку? Когда-то и Виктор так женился. Но от него требовали этого, он был отцом…
— Игорь! — почти вскрикнула она, когда он заговорил о свадьбе. — Знаешь… не надо загса. Не надо свадьбы.
— Ты что?! — Игорь рассмеялся.
— Просто будем жить… так.
— Интересно, — он, улыбаясь, разглядывал ее. — Но это же… аморально.
— Не знаю… Сейчас я не могу без тебя. Просто — не могу. Мне страшно одной. Сейчас ты мне друг. Но я не уверена, что мы будем счастливы.
— Да, ситуация. — Игорь пожал плечами, помолчал и начал с удовольствием рассуждать. — Я немного знаю твой характер, я знаю, что иногда с тобой бесполезно спорить. И вот в этой твоей… нелогичности, что ли, в том, что никогда неизвестно, как ты поступишь, и заключается твоя… неотразимость для меня. Но самое главное: я хочу быть с тобой, я уверен, что мы будем жить хорошо. — Он опять помолчал. — Согласен на твои условия.
Так и получилась у них совместная жизнь.
«У меня просто нет силы воли, — часто думала Натали. — Что мешает мне расстаться с ним?»
Или она из тех, которые так много ждут от любви, что боятся ее, не верят в ее существование, торопятся как бы проскочить, перепрыгнуть, что ли, тяжелое время, когда полюбить некого и… оступаются?
— Что с тобой? — спросил однажды Игорь. — Ты плохо выглядишь. Это оттого, что ты поздно ложишься, не высыпаешься. Читаешь много.
— И читаю я мало, и сплю я много! — с неожиданным раздражением сказала Натали. — Я глупа!
— Это ты сама себе внушаешь, — мягко возразил Игорь, погладив ее по голове. — Ты излишне строга к себе. Не надо. Не имеет смысла. Понимаешь, человеку необходима способность рассчитывать свои силы и возможности. Нет ничего жальче, чем тщетные усилия. А ты мечешься. Зачем? Во-первых, давай зарегистрируемся. Во-вторых, переходи на очное отделение. Денег у нас хватит. Я могу еще взять лекции…
— Да не в этом дело! — вырвалось у Натали.
— А в чем? — И раз она не отозвалась, он с удовольствием заговорил сам, как всегда прислушиваясь к своему голосу: — Радости бывают условные и безусловные. Вот и надо держаться за безусловные. Они — реальность, они гарантированы. Любишь курить — кури. Любишь хоккей — смотри. Наслаждайся тем, что доступно тебе почти без условий. Без риска. А условные радости — те, которые можно получать только при соответствующих условиях… которые сопряжены с отказом от нормального течения жизни. А у тебя все наоборот. Нелепица на нелепице.
Натали было все равно. Она не могла себя заставить хотя бы спорить.
Иногда равнодушие бывало таким сильным, что даже словно притупляло слух. Она не слышала, о чем рассуждал Игорь. А он ничего не замечал.
В нелюбимом легко найти недостатки. Нелюбимого легко обвинять. Натали сознавала это и умела сдерживаться. Разве Игорь виноват в том, что она его не любит? А разве она виновата, что так получилось?
И все же она не испытывала особых угрызений совести, уверенная, что беда касается ее одной. Игорь всегда производил впечатление сильного человека, не способного согнуться от неожиданного удара судьбы, и, вообще, искренне презирающего разные там эмоции.
Ничто не могло смутить или насторожить его. Он смотрел на нее восхищенным, удовлетворенным взглядом, щуря глаза.
Как-то она разозлилась:
— А вдруг я уйду от тебя?
— Куда? — Он рассмеялся и спокойно продолжал: — Этого быть не может. — И в голосе его отчетливо прозвучали твердые нотки. — Ты из породы идеалистов. А они попрыгают, попрыгают с тщетными попытками жить как-то не так, как люди живут, потом становятся самыми обыкновенными. — Он усмехнулся снисходительно. — Немного пофантазируешь, помечтаешь, и нас внесут в запись актов гражданского состояния, сокращенно — загс.
— Мне порой кажется, — сказала Натали, словно не расслышав, — что моя жизнь еще и не начиналась. Я еще и не знаю, какая я на самом деле.
— Это инфантильность, то есть детскость, причем очень уж застарелая, не по возрасту. Но я-то знаю, слава богу, какая ты была, есть и будешь.
— Обрисуй.
— А ты не иронизируй. — Игорь оживился. — Ты послушай. Твои книги — книгами, а жизнь — жизнью. В наше время «Библиотека военных приключений» и монотонность телевидения более необходимы, чем разная там… литература. Страсти — только в хоккее и чуть-чуть в футболе. И не морщись. Это неприятно, как всякая правда. Все свои знания ты черпаешь из книг, которые читает небольшая кучка людей. В наш-то век стихи? Это удел немногих, тех, кто не ощущает пульса времени. Не морщись, я тебя прошу. Наш век — век инженеров, ученых и спортсменов. Век мозга, мускулов, а не чувств. Мы читаем для того, чтобы отдохнула голова… Теперь о нас с тобой. На первый взгляд, мы довольно разные люди. Нас вроде бы ничего не связывает, кроме… некоторых интимностей. На самом же деле мы будем жить очень хорошо.
— Два вопроса, — равнодушно сказала Натали, уже жалея, что затеяла этот разговор. — Что же все-таки нас связывает и что такое — жить хорошо?
— Жить очень хорошо, — громко, даже торжественно ответил Игорь и полулег на диван, смотря в потолок, — это значит жить так, как задумал. Жить, не боясь неожиданностей. Как в очереди за холодильником! — Он рассмеялся. — Без отклонений. Если поезд опаздывает, это плохо. Если он приходит раньше расписания, это нелепо и тоже плохо. И тоже нарушение графика. Надо, чтобы поезда приходили точно по расписанию. Тогда будет возможность рассчитывать, учитывать, не мудрить, не философствовать, не искать заново смысла жизни. Он давно найден. Человек обязан выполнять свои обязанности перед обществом — раз, удовлетворять свои потребности — два. А свои обязанности и потребности надо знать по возможности точно. Тут главное — не мудрить. Метания — от бессилия, как и неудовлетворенность. Ведь все в жизни предельно просто. Жизнь — удивительно примитивная конструкция. Сначала, еще не умея читать ее чертеж, человек куда-то рвется, фантазирует, идеализирует или, наоборот, отрицает, проклинает. Но потом, разобравшись в чертеже жизни, человек понимает, что — надо жить. Отдавать и брать. Баш на баш. Что тут сложного? Где тут повод для сомнений, загадок? Надо просто уметь смотреть в глаза самой простой правде. Она, конечно, немного цинична, но ведь, чтобы вылечить человека, врачи называют вещи своими именами. Самые честные люди — это циники. Они полностью отказались от всех недомолвок.
— Я спрашивала, что нас связывает?
— Отвечаю. А от запутанного взгляда на жизнь проистекают разные осложнения, даже драмы. Вот ты в глубине души не очень-то любишь людей, потому что требуешь от них слишком многого, требуешь того, на что большинство, наверное, и не способно. Ты отдаешь им больше, чем получаешь. Посему ты ими и недовольна. И рано или поздно ты уйдешь от них в себя. Этот процесс уже начался. Всего удобнее ему происходить здесь, дома. Я тебе помогу. Ведь я очень удобный — ты не заметила? Обрати внимание: как мало я от тебя требую. Минимум. Я не вызываю тебя на соревнование: чья воля, чей характер сильнее, кто лучше? А ведь именно этим занимается большинство супругов. Я совершенно убежден, что мы будем жить душа в душу. Ты привыкнешь ко мне, узнаешь все мои достоинства и недостатки, успокоишься… Все будет предельно просто. И очень хорошо.
— И очень скучно.
— О, нет.
Спорить не хотелось. Спорить было бесполезно. Он все равно бы не понял. Улыбался бы снисходительно.
И она уходила на кухню. Хотя Игорь и не запрещал ей курить, она любила делать это в одиночестве.
«А что мне мешает взять и уйти? — думала она. — Невесть какая трагедия для него. Пока еще не поздно. Почему же я не ухожу? Не может быть, что меня удерживает то, что бывает ночью. Когда хоть ненадолго, да забываешься… Почему же я не ухожу?.. Жалеть его не за что. Он в этом не нуждается…»