— Что? — недоуменно спросил Виктор.
— Так.
Он продолжал молча курить. Они сидели в углу на холодной лавке.
— Ты чего оглядываешься? — спросила Натали.
— Да, понимаешь… — Он усмехнулся. — Я ведь первый раз вот так… на свидании. А лицо у тебя усталое. Ты изменилась. Почему?
— Потому что замужем.
— Поздравляю. Счастлива?
— Как видишь. А ты?
Несколько секунд здание содрогалось — мимо шел состав.
— Не знаю, — ответил Виктор. — История моя тебе известна. Ну… живем. Никакой, конечно, лирики. Да и не до нее. Работа. Сын.
Натали закурила. Он равнодушно удивился:
— С каких пор?
— Уж не помню. Сначала баловалась, потом привыкла. Брошу. Хоть одним недостатком меньше будет.
— А много у тебя их?
— У меня, кроме них, ничего и нет.
— Самокритично.
Пусто было на сердце и — тяжело. Странное ощущение: тяжелая пустота. И еще — жалость. Ей было жаль очень Виктора. Она чувствовала, что он скрытен перед ней, что живется ему плохо, что вот она могла бы прогнать из его глаз усталую озабоченность, виноватость, настороженность…
— Да! — вдруг громко сказал он. — Дело не в том, счастлив ли ты лично. Личное счастье — понятие все-таки узкое. Его придумали те, кто хочет отгородиться от большой жизни, уйти в маленький мирок мелких интересов…
— Правильно. — Натали заглянула ему в глаза, он опустил их. — А личное счастье назвали мелким понятием те, кто не способен кого-нибудь сделать счастливым. Личное счастье может быть просто частью большой жизни. Одно другому не мешает.
Виктор молчал.
— Больше я тебе звонить не буду, — выговорила Натали. — А за сегодняшнее прости. Я не подумала.
— Пора, — кивнув, сказал Виктор.
— Да, пора.
И дорогой он молчал.
— Это первое в моей жизни свидание, — удивленно сказала Натали, — и, видимо, последнее.
— Ты не сердись на меня, — сказал Виктор. — Ты пойми. У меня семья…
— А разве я?.. — Натали задохнулась морозным воздухом. — Разве я что-нибудь?..
— Но мы же не дети. Мы…
— Подожди, подожди. — Натали остановилась. — О чем ты?
— Я хочу предостеречь тебя. Нельзя так. Ты понимаешь…
— Ничего я не понимаю! — Натали отвернулась. — Я боюсь только одного… Вдруг я… Мне все кажется, что тебе плохо, а я могу помочь и…
— Не надо. — Виктор пальцами размял огонек папиросы. — Не надо.
И если бы он даже окликнул ее, она бы не обернулась. Да он и не окликал.
Натали пришла домой, не заботясь о том, чтобы скрыть свое состояние. Все будет просто: сейчас Игорь спросит, что с ней, она расскажет, и они расстанутся.
Игорь открыл дверь и убежал в комнату с возгласом:
— Посмотри, что я купил!
В комнате стоял телевизор. Игорь крутил ручку настройки. Ему, конечно, было не до Натали, и она ушла в кухню, чтобы побыть одной, пройтись от стены к стене, схватившись за голову руками.
А телевизор гудел, а Игорь кричал:
— Иди, иди сюда, потом поешь! Все в порядке!
«Все в порядке, — подумала Натали, — сейчас я возьму себя в руки. Сейчас я возьму себя в руки».
Хорошо, что свет в комнате был потушен, и Игорь не отрывал взгляда от экрана. Он, хоть и терпеть не мог оперы, на сей раз блаженствовал.
А Натали думала, что вот — а ведь сердиться-то не на кого. Разве что на себя…
Когда к ночи кончились передачи, Игорь с сожалением выключил телевизор и, вытянувшись в кресле, сказал:
— Теперь жить можно… Я имею в виду футбол и хоккей. А не философию. И если у тебя плохое настроение, то телевизор тут ни при чем.
И оттого, что он был прав, она вдруг ощутила резкое, почти физическое желание смутить его, испугать; спросила:
— А мне сегодня, знаешь, что подумалось? Что я не люблю тебя. Как ты на это смотришь?
— Я? — удивился Игорь и, улыбаясь в растерянное, испуганное лицо Натали, ответил: — Во-первых. Бывает категория людей, которые все делают не вовремя. Почему сегодня, когда у меня радость, ты затеяла этот разговор? Почему не вчера? — Он опять улыбнулся. — А о том, что ты меня не любишь, об этом я, право, не думал. Не было поводов. Это во-вторых. И в-третьих. Я знаю одно. Что характерец у тебя… скажем так: сложный. И мне придется над ним немало поработать. Зато потом ты будешь золото. Ну, а если говорить серьезно… за меня ты вышла, собственно, в минуту отчаяния. Да и не вышла, а… даже не знаю, как это называется. То, что в твоем возрасте и при твоих взглядах именуют любовью, меня не интересует. А, может, то, что я к тебе испытываю, и есть любовь. Может быть. Я знаю и знаю твердо: ты мне нравишься, ты у меня первая, ты меня, так сказать, полностью устраиваешь. Это нормальное чувство нормального человека, а все остальное… — Он усмехнулся добродушно. — Все остальное тонкости терминологии. А мы будем жить хорошо.
Он долго, старательно разминал сигарету, закурил, пуская дым кольцами. Ни разу в жизни он не уронил пепла на пол или мимо пепельницы. Только в пепельницу.
— Я бы согласилась жить плохо, очень плохо, — сказала Натали, — если бы от этого кому-нибудь было легче.
— Громкость фразы, Натусь, — сказал Игорь, — прямо пропорциональна ее бессодержательности. — И стряхнул столбик пепла точно в пепельницу.
И это доставило ему удовольствие.
Сегодня в больницу должен прийти Игорь. Натали нервничала: ей не хотелось видеть его. Она почему-то чувствовала себя виноватой, а желания подавить это чувство не было.
Пришла сияющая нянечка, с порога заговорила!
— Тут он, тут! Халата ждет. В простынке отказался. Уж такой вежливый, такой… Все бы такими были!
Вдруг Натали похолодела, напряглась, вслушиваясь, и — бросилась к дверям.
К ней подходил Виктор. С его плечей свешивалась коротенькая простыня. Увидев Натали, он громко спросил:
— Как ты? А?
— Ничего, ничего. А ты?
— Ну что я? — Если бы брови его страдальчески не переломились, можно было подумать, что он раздражен. — Почему ничего не сообщила? Нельзя же так! Я случайно в институте узнал… Ну, что?
— Дочь… была. Вот и все.
Натали смотрела на подходившего Игоря и словно не могла понять, кто это, и почему она его боится.
— Знаешь, — смущенно проговорил Игорь, целуя ее лоб, — я здесь чуть не час. Халатов не хватает. Пришлось ждать.
Виктор медленно пошел к выходу. Игорь перехватил взгляд Натали, спросил:
— Кто это?
— Знакомый.
— Интересно. Раньше мужа… Ведь я же предупреждал тебя! Тебя все отговаривали! Но почему…
— Это мое дело.
— Конечно, твое. Но что делать мне? Ты спутала всю мою жизнь… Извини, я даже не знаю, как писать в анкетах…
— Ты ругаться сюда пришел?
— Тебе легко…
— Мне легко.
— Ну, я… в другом смысле. Ты пойми: ведь я ни в чем не виноват. — Он искал ее взгляда, а она прятала от него глаза, потому что впервые видела его растерянным. — Я пытался сделать все, чтобы тебе было хорошо. Ты не представляешь…
— Ты пришел ко мне в больницу, — перебила Натали, — я еще больна, а ты все о себе…
Игорь оскорбленно поджал губы, передал ей тяжелый сверток, сказал:
— Я все понимаю. Но нельзя быть такой безответственной. Это я говорю ради тебя же самой. Ты только вдумайся в свое поведение.
— Я устала стоять. — Они встретились глазами, и Натали испытала леденящее желание просто выгнать его. — Я устала стоять, — повторила она. — Спасибо, иди.
— Подожди. Скажи мне только одно: чем я тебе не угодил?
— Ты ни в чем не виноват. И больше не приходи.
В палату она вернулась такой обессиленной, что сразу легла поверх одеяла.
Она не виделась с Виктором месяца три, втайне надеясь, что он, может быть, сам позовет ее.
А потом взяла да и позвонила, да и сказала, что хочет его увидеть.
— Хорошо, хорошо, в семь.
Натали, выйдя из телефонной будки, впервые закурила на улице. Дым показался горьким, она выбросила сигарету и пошла.