Лицо отчима передернулось, словно сквозь него проскочила искра злобы; он сказал, почти не шевеля губами:
— Не смейся надо мной… Лучше спроси, почему у твоей мамаши не было детей от меня… Не знаешь? Так узнай. Она мне сказала, как родила тебя. Цезарево сечение!
— Кесарево, — машинально, глухим голосом поправила Натали, приложив ладони к вискам, чтобы притушить боль. — А мне она говорила, что это след от аппендицита.
— Понимаешь, в каком я был положении? — почти торжествующе спросил отчим. — Не мог же я настаивать на повторении. Первая жена была больна. А сейчас? У этой тоже не может быть детей, правда, по другой причине, но мне не легче!
— Все-таки, — Натали достала сигарету, — я выкурю здесь, в коридоре. Значит, не все можно купить за деньги?
— На них можно купить все, что можно купить. С них этого достаточно. И вообще, не тебе меня судить. Лучше объясни, почему ты ведешь такой образ жизни?
— Какой?
— Ну… связанный с курением.
— Брошу. И курение. И образ.
— Ты учти, — отчим старательно разгонял дым ручками, — что молодость проходит стремительно. И особенно разительные перемены в худшую сторону претерпевают женщины. Посему — думай о будущем. Пусть вместе с первыми морщинами к тебе придут…
— Деньги, — подсказала Натали.
— Они, они, — обрадованно подтвердил отчим.
— Когда они есть, жизнь проста, — сказала Натали.
— Когда есть деньги, жизнь проста, — как заклинание подтвердил отчим. — Смотри, не окажись у разбитого корыта. Всегда думай о будущем.
— Прощай, — бросила Натали; ей захотелось докурить сигарету с удовольствием, чтобы отчима не было рядом, но, взявшись за ручку дверей, она спросила через плечо, не сдержавшись: — А разве ты не у разбитого корыта?
— Ни в коем случае. Мне ничего не грозит.
— Кроме того, что ты прожил зря? После тебя — что останется? Кто?
— Мне важно прожить… Кто! Что! — Он плюнул. — Наплевать! — Он сжал кулачки. — По крайней мере! Я! Ни одного дня! Не прожил! Зря!
— Знаешь… — обессиленно прислонившись к стене, прошептала Натали. — А ведь я не замужем.
— Да? — машинально удивился отчим, занятый своими мыслями, потом вздрогнул. — Как? Ты же говорила…
— Я называла его мужем… условно.
— Неужели ты не могла вынудить его…
— Я сама решила так. Я не люблю его, понимаешь?
— Ты дура, — почти ласково сказал отчим. — Ты психопатка. Беги и тащи его в загс.
— Я не люблю его.
— Любовь! Чушь! А ты…
— Прощай. Мне просто надо было хоть кому-нибудь об этом сказать. Именно сегодня.
Хлопнула дверь.
Щелкнул замок.
Звякнула цепочка.
Еще — щелкнул замок.
На Лестничной площадке Натали выкурила новую сигарету, положила окурок на запыленную батарею, подождала, пока он сгорит; достала из сумочки зеркальце.
Так и есть: лицо было нездорово-бледным. Большие черные глаза смотрели тоскливо и тревожно.
Она вздохнула, изображение потускнело.
Взглянула на часы — все еще рано.
Натали пошла вниз по лестнице, узнавая каждую ступеньку, радуясь, что не забыла ни одной из них. Сколько она по ним бегала, ступала, легко или тяжело поднималась…
И дверь в подъезде стукнула за ее спиной по-прежнему. И так захотелось Натали побыть счастливой именно сегодня, а не завтра, не послезавтра, а сегодня, сегодня, в семь часов вечера… Ведь это просто: она любит. Это так же просто, как вот — падает снег, дует ветер, завтра будет утро…
И тут же с ощущением обязательности счастья в сердце возникла острая боль: нет у нее счастья, нету! Это нелепо, несправедливо, это какая-то ошибка!
Нет, не ошибка. Нет, все закономерно. Нет, иначе и быть не могло. А почему?
Натали старалась идти медленно, но часто забывалась и — спешила. Было бесполезно приказывать себе: о чем бы она ни думала, она была уже там. В набережном сквере, с ним… И что из того, что она не могла замедлить шаги, разве от этого она была бы дальше от него?
И она побежала. И ей стало радостно: пусть все удивляются, недоуменно уступают дорогу, усмехаются, злятся, завидуют… И даже когда она упала и больно ударилась локтем, и показалось, что кость треснула, и что-то внутри оборвалось, Натали было хорошо…
Молодой мужчина с бородкой помог ей встать и спросил:
— На свидание торопитесь?
— Да! — гордо ответила Натали. — На свидание! — И побежала, не стряхнув снега с пальто.
— Завидую тому, к кому спешите! — услышала она за спиной. — Поосторожней на поворотах!
«Дурак! — с неожиданной злостью подумала Натали. — Всегда по дороге обязательно встретится дурак!»
А дурак — к несчастью.
Конечно, Виктор еще не пришел, хотя стрелка больших электрических часов десять минут назад перескочила за семь. Натали впервые заметила, что стрелка на таких часах прыгает — будто вздрагивает. «Под часами надо назначать свидания тогда, — подумала Натали, — когда уверена, что придут вовремя».
Она смотрела на минутную стрелку и иногда вздрагивала вместе с ней.
«Ладно, ладно, — твердила себе Натали, — пусть, пусть…»
Она села на заснеженную скамейку, усталая, будто избитая. И разрыдалась. Сначала Натали и не замечала, что плачет, даже радовалась чему-то — легче стало; и лишь когда щеки застыли, спохватилась.
«Я сама опоздала на десять минут, — подумала она, — значит, он опаздывает пока всего на двадцать».
И показалось ей, что она здесь давным-давно, может быть, несколько дней. Или — лет.
Ни о чем больше не думала.
Летели редкие снежинки.
— Извини, — услышала она, — никак не мог раньше.
— Ничего, ничего, — ответила Натали, не повернув головы, — сама опоздала и боялась, что ты не дождался меня. И очень замерзла. Очень.
Виктор обмел скамейку перчаткой, сел и закурил торопливо, жадно.
— Я ненадолго задержу тебя, — виновато сказала Натали, — холодно да и… Я бы не позвонила тебе, но день выдался больно уж… тяжелый. А кроме тебя, у меня никого нет. Как ни странно.
— Конечно, странно, — озабоченно согласился Виктор. — Извини, но ты, по-моему, немного…
— Легкомысленна…
— Да. И не обижайся.
— И еще я глупа. Знаю, знаю. А если учесть, что я напрашиваюсь к тебе хотя бы в друзья… — Она усмехнулась, удивившись легкости, с которой далась ей непринужденная манера разговора. — Почему же я решила, что ты?.. — Она резко повернулась к нему и уткнулась в мокрый от снега воротник, оцарапавшись подбородком о крючок.
— Не надо, — шепнул Виктор и чуть отклонился.
А Натали так и осталась сидеть — с закрытыми глазами, подавшись вперед. Ей было неловко и стыдно. Она заставила себя выпрямиться, сказала:
— Опять — прости.
— Мы же совершенно не знаем друг друга, — донесся до нее голос Виктора, — ты должна понять…
— Ты не бойся, — раздраженно перебила Натали, — я больше не буду надоедать тебе. — Она громко передохнула, словно собиралась бежать; ей сразу стало еще холоднее, даже пальто показалось широким — до того она съежилась. — Когда человек тонет, его сначала спасают, а потом расспрашивают. Сначала спасают, — повторила она. — Идем. Тебе в какую сторону?
Оказалось, не по пути.
Тем лучше.
Даже — легче.
— Нет, ты выслушай меня, — потребовал Виктор, а то получается…
— Ничего не получается. Ты ни в чем не виноват. Ты во всем прав. — Каждое слово она произносила с усилием. Раньше ей всегда было уютно и радостно стоять или идти рядом с Виктором, ощущать себя такой маленькой… Сейчас она чувствовала себя ничтожной, мелкой какой-то.
— Нет, ты должна понять меня. То, что простительно девчонке, непростительно замужней женщине…
— Никакая я не замужняя женщина, — сказала Натали. — Может быть, это глупо, но я запомнила нашу с тобой первую встречу. Живу ей. Ни с кем у меня не было, как с тобой… Вот я и решила, что… Я ведь ничего не прошу. Я не буду мешать тебе, вот увидишь. — Она вытащила сигарету. — Последнюю. Бросаю.