Дым был горький, и она — сигарету в сугроб. Окурок долго тлел, а на прощание мигнул.
Виктор стоял сгорбившись, опустив голову.
Повалил снег, густой, тяжелый, мокрый.
— Боялся я этой встречи, — сказал Виктор. — Даже приходить не хотел. Нельзя нам встречаться. Не к добру. Понимаешь?
— Нет, — призналась Натали.
— Возьми себя в руки.
— Ну, возьму. А дальше?
— Не знаю.
— А если я верю, что… что нужна тебе? Что…
— Не надо, — твердо остановил Виктор. — Нам лучше не встречаться. Всего хорошего.
— Погоди, — Натали чувствовала, как от стыда у нее запылали щеки. — Должна я тебе что-то сказать… каждый раз собираюсь и… сейчас ты уйдешь, не беспокойся… надо, чтоб ты знал… Понимаешь… тебе это трудно представить… но это неважно… Словом, я люблю тебя… Я бы даже сумела доказать тебе это, если бы ты захотел… И ничего я у тебя не прошу… Просто мне жалко, что ты живешь… так. Прощай.
Натали долго смотрела, как он уходил. На углу он даже замедлил шаги… И Натали бросилась за ним. А он скрылся за углом.
Тогда Натали пошла, спокойная, сосредоточенная…
— Что с вами, девушка?
— Ничего, ничего…
— Я потому спросила, что стоите вы на самой дороге… Машины…
— Ничего, ничего…
— А то я могу проводить, если…
— Спасибо, спасибо, не надо…
— Только уйдите с дороги…
— Да, да, обязательно…
Случайный разговор привел Натали в себя. Она до того промерзла, что всю дорогу думала лишь о том, как бы скорее дойти до дому, согреться.
— Где бродила? — спросил Игорь, помог ей раздеться и сразу сел к телевизору, через плечо объяснил: — Хоккей!
— Хоккей! — бросила Натали. — У меня сегодня такой день, а ты…
— Не сердись, Натусь, — попросил Игорь, — вот кончится игра, все спокойно обсудим. Не сердись.
«В том-то и беда, что я не сержусь, — подумала Натали. — Надо мне уходить отсюда». Она машинально провела рукой по животу, вздрогнула…
Ушла в кухню, плотно прикрыла дверь, чтобы хоть немного приглушить скороговорку комментатора.
Проще всего — попытаться устроиться в общежитие. На первых порах. А когда будет Настя или Степан — куда?
А может, здесь остаться? Зарегистрироваться и жить? Уйти с головой в работу, утром готовить мужу завтрак и так далее… Вечерами сидеть у телевизора… Отмечаться в очереди за холодильником… Ходить в гости, принимать гостей… За ошибки надо расплачиваться.
— Нату-усь! — позвал Игорь. — Семь — два в нашу пользу! — Он ворвался в кухню, обнял Натали, чмокнул в щеку. — Рассказывай, чего там с тобой стряслось.
— Я тебе все сказала по телефону. Мне не советуют рожать.
Игорь пожал плечами, ответил:
— Нельзя, так нельзя. Можно, так можно. Что значит — не советуют? — Он опять пожал плечами. — По-моему, это так называемая туманность, доведенная до абсурда. — Она впервые увидела его раздраженным. — Решай сама. А семья без детей… какая же это семья? У меня была последняя надежда заставить тебя образумиться. Думал, как речь зайдет о потомстве, ты…
— Выгони меня.
— Что за глупость?!
— А как быть? А если со мной что-нибудь случится? Если я умру?
— Ну знаешь… Давай без трагедий. Надо поговорить со специалистами, проконсультироваться… А ты о чем раньше думала?
— Просто я не знала, — заставила себя Натали говорить спокойно. — Не знала о такой особенности своего организма.
— Да хоть что?
— Может быть кесарево сечение.
— Ну…
Лицо у Игоря было и растерянное, и злое. Он уронил столбик пепла на стол и проговорил упавшим голосом:
— Может быть, съездить в Москву, показаться настоящим специалистам…
И ушел досматривать хоккейный матч. Натали просидела в кухне всю ночь, удивляясь охватившему ее спокойствию. И лишь к утру, видимо от усталости, в душу проникла неуверенность… Натали разволновалась до того, что разбудила Игоря, сказала:
— Я не знаю, что мне делать.
— Что делать? Ночами спать. Это раз. Ну и… посоветоваться с врачами.
— А если мне запретят… иметь ребенка?
— Не думаю. Насколько мне известно, такие операции делают. Все зависит от тебя.
— А если я откажусь?
— Дай мне хоть проснуться, — попросил Игорь, и на лице его промелькнуло раздражение. — Честно говоря, я еще не обдумал всего окончательно… Я сам наведу справки… А то ты будешь до бесконечности… Организуй завтрак.
Ел он старательно, сосредоточенно.
Можно было подумать, что еда вернула ему обычное расположение духа, и, беря из рук Натали чашку кофе, Игорь заговорил оживленно:
— Только не надо паниковать, Натусь. Надо все узнать, все взвесить. Я убежден, что и из этого положения есть выход.
В консультации ей сказали:
— Времени подумать у вас было достаточно. Теперь уже назад, как говорится, не повернешь. Будем надеяться, что все обойдется благополучно.
А на улице припахивало весной. Натали вздохнула так глубоко, что закружилась голова.
Может, голова закружилась от радости. А радостно было потому, что Натали чувствовала себя сильной, готовой выдержать все.
Сегодня же она скажет Игорю, спокойно, даже ласково, если, конечно, это получится, что им надо расстаться, соберет вещи и переедет в общежитие. Пусть Виктор не любит ее, она любит — это главное и это надо беречь.
Оставаться с Игорем — значит плыть по течению, отказаться от самой себя. Уж лучше быть одной, чем с чужим, нелюбимым. Скоро она окончит институт, впереди работа, впереди жизнь. Пусть она пока не удалась, вот и не надо ждать от нее милостей, а находить их. Они — есть. Только они не даются бессильным.
Но — не хотелось идти домой. Она долго бродила по улицам, пока не замерзла, и зашла в кафе.
Ее соседом по столику оказался отчим, и сегодня она не удивилась такой случайной встрече.
— Как живешь? — спросила Натали.
— Как? Очень плохо. Видишь ли, я долго не мог приспособиться к привычкам жены, — оживленно заговорил отчим, прямо-таки виртуозно обсасывая рыбий скелетик. — Это, как ты помнишь, осложняло наши взаимоотношения. А потом я поступил по-мужски. Высказал ей свои аспекты. Правда, кое в чем она настояла на своем. Например, чтобы я завтракал и обедал в кафе. А в остальном — все отлично. А ты?
— Я? — она взглянула на свой живот. — Я жду сына или дочь.
— А с мужем? По-прежнему?
— Я уйду от него. Завтра.
— И как вы разделите обстановку? Как с квартирой? Учти, это громоздкое, необычайно сложное мероприятие. Этот дележ. Я пережил подобное несколько раз… знаешь, иногда мерзко. У тебя стремятся все урвать, а ты…
— Я буду жить в общежитии. А обстановка вся его.
Отчим пожал плечами скорее презрительно, чем недоуменно; вытер уголки рта бумажной салфеткой, аккуратно сложил ее и сунул в карман; сказал:
— Но кто возьмет тебя с ребенком?
Тогда Натали пожала плечами.
— Ты плохо кончишь, — радостно заключил отчим, — превратишься в какую-нибудь травиату. А ведь могла бы жить! Почему бы тебе не поучиться жить у меня? — деловито спросил он. — Вот я приближаюсь к периоду — ты можешь стать его свидетельницей, — когда буду подводить итоги. Я горд и спокоен. Мне ничего не грозит. Вот как надо жить. За всю жизнь я не выбросил на ветер ни копейки.
— Хочешь кофе? — спросила Натали. — Я угощаю.
— Спасибо. Я с удовольствием. Изредка можно себе позволить… Я имею в виду неполадки в сердце.
— Слушай, — сказала Натали, — а зачем тебе деньги? Одет ты плохо, питаешься кое-как. Объясни мне. Ты не торопишься?.. Я тоже. Выпьем еще кофе. Я слушаю.
— Вопрос одновременно и примитивный и сложный, — напыщенно ответил отчим. — Примитивный — потому что все ясно, как дважды два четыре. Сложный — тебе все равно не понять. Сначала надо учиться… — Он в поисках подходящих слов постучал кулачками друг о друга. — Надо научиться из копеек делать рубли. Понимаешь, не потратить сто копеек… И вдруг видишь — да это же рубль! А из чего он возник? Из ничего. Не выпил газированной воды несколько раз — не умер же. Прошелся пешком. Полезно. Не роскошествовал за обедом. Ничего страшного. А в результате — рубль!.. А если ты научишься из рублей делать рубли… — Он закатил в блаженной истоме глаза. — Сам процесс этого удовольствия… Мне не о чем рассуждать, мне не в чем сомневаться, мне нечего выяснять. Мне все ясно. Я ни от кого не завишу. Разве это не счастье?