В черных навыкате глазах Варвары был тоскливый и напряженный вопрос: «Мне-то зачем это рассказываешь?»
А Егор уже не ей рассказывал, а будто самому себе и смотрел уже не на нее, а в окошко, за которым ничего не было видно.
— Должен я домой идти. Это мораль. Законная мораль. А то, что душа моя, как тракторная гусеница о камень лязгает, это никого не интересует. Ни жену, ни мораль, ни тебя, никого… А ведь у меня горе. Важное горе. Пить если бы я начал или хулиганил, или спутался с какой-нибудь, тут бы меня ублажать стали, перевоспитывать то есть. Младшего бы сразу в детясли без очереди, меня бы в Дом отдыха или санаторий. Льготы, словом. Чтоб я опять моральным стал… А когда душа не на месте, это никого…
— Чего ж тебе от меня надо? — уже сердито спросила Варвара.
— Если бы знал… Тоска меня обгладывает. Поедом ест. Хоть бы Анна меня понимала! Нет. Другого она человек полета. Я ведь не жалуюсь, что она плохая. Для меня она не подходит. И я для нее не тот.
— А для кого ты — тот? И которая для тебя — та?
— Человека мне надо бы встретить…
Варвара при всей своей полноте легко вскочила. Глаза у нее печальные были, а сказала так:
— Хитришь ты сам с собой. И со мной хитришь. И с Анной хитришь. И ничем я тебе помочь не могу. В таком случае. Баба я всего-навсего. Понятно?
Егор удивленно вскинул брови, проговорил глухо:
— Ты… всерьез? Не ожидал я от тебя такой… точки зрения.
— Я и сама не ожидала. Вырвалось. Так меня тоже понять надо. И у меня, между прочим, душа есть. Да еще в теле.
— Да еще в каком, — мрачно добавил Егор. — Это, представь себе, я понимаю. Только в уме не держал, что ты… — Он недоуменно пожал плечами.
— Судить легко, — с обидой и чуть виновато сказала Варвара. — Я бы, может, и рада другой стать, да поздно.
— Другим стать никогда не поздно. Даже в лучшую сторону повернуть можно.
Мимо окошка кто-то проскрипел снегом, хлопнула дверь. Егор через плечо спросил:
— Ты зачем?
Анна неслышно шагнула в комнату, постояла, заговорила, словно успокаивая:
— Ребятишек я спать уложила. Все по дому сделала. Устала. Сижу на кухне. Вдруг вспомнила: замужняя ведь я. Честное слово. Муж ведь у меня законный имеется. Чего это я одна сижу? Непонятно. Пусть те одни сидят, у которых своих мужей нету. — И только тут посмотрела на Варвару.
Варвара спокойно, лениво даже, без усилий выдержала ее взгляд, ответила:
— Я его не держу.
— Выгони, — посоветовала Анна, — пристыди.
— Пробовала.
— А ты еще раз.
— Мне-то что? Пусть сидит.
— Конечно, — вроде бы согласилась Анна, — сидеть-то пусть сидит. Только бы…
— Могу я, — громко перебил Егор, — имею я право хоть вечером свободным быть?
— А я?
— А кто тебя держит?
— Ребятишки. Хозяйство. Совесть, — деловито перечислила Анна.
Егор накинул на плечи полушубок, за шапку взялся, но вернулся в комнату и сквозь зубы заговорил:
— Все у тебя просто. Я да муж, хозяйство да ребятишки. А у меня еще другие вопросы есть. Космос, к примеру. Меня вот интересует, какое я место в космосе занимаю? Для чего?
Анна кивнула согласно: дескать, это я понимаю, и спросила:
— А к ней зачем ходишь? Если у нее совести маловато…
— Идите вы оба, — Варвара поморщилась, — надоели вы мне.
— А ты… — Егор повернулся к ней, и его красноватое лицо сразу побагровело. — Ты со своей точки зрения побыстрей спрыгивай.
И ушел.
Анна радостно улыбнулась Варваре и — следом за ним.
Он шагал в накинутом на плечи полушубке; встречные понимающе ухмылялись — загулял мужик в будний день, не мог субботы дождаться. Анна отвечала улыбкой: не беспокойтесь, хорошо гуляем, вместе, как видите.
Тяжело ей было за ним поспевать: навздевала на себя сколько налезло — знала, куда шла, нельзя было лицом в грязь.
Уже у самого дома Егор остановился, словно раздумывая, войти или не войти; повернулся в сторону поселка, зашептал:
— Я ребятишек наших не меньше, чем ты, люблю. Только, видно, другая у меня любовь. Ты чего хочешь? Чтобы они такими, как мы с тобой выросли? Нет, брат ты мой! — почти крикнул он. — Не пойдет! Не выйдет! Хочу, чтобы они лучше нас были! Мы в глуши живем, до железной дороги от нас сто шестнадцать километров автобусом! Да еще лошадьми шестьдесят! В нынешнее-то время до луны добраться легче, чем до нас!
— На меня-то чего кричишь? — поинтересовалась Анна.
— Тебе хорошо потому что. Твои мечты все — вот они! Дом у тебя собственный. Огород. Корова, будь она проклята. Свинья, чтоб ей пусто было, прорве ненасытной. Радиоприемник. Одета, обута!
— Дом у нас богатый, — весело согласилась Анна.
— А я бы его спалил! Что мне в нем?
— Ребятишки с молоком завсегда. Вот что.
— А если я сейчас головой в прорубь?!
— Ну и дурак… — Анна растерянно и жалко улыбнулась, чтобы не брызнули слезы; прикрыла лицо рукой, будто от ветра.
— Му-у-у-торно мне, — протяжно пожаловался Егор, закинув голову. — Мутит меня, понимаешь?
— Нет, — призналась Анна.
— Ну поверь тогда, раз не понимаешь. Поверить ты можешь? Можешь ты поверить?
Анна отрицательно покачала головой и заплакала тихо, без голоса, только слезами.
— Почему не можешь поверить?
— Да не верю потому что и… все.
— Ладно тогда. Я скоро приду.
«Хоть бы в чайную!» — подумала Анна.
А он просто так брел никуда. В чайную бы — это хорошо. Да не поможет. И пробовать даже перестал давненько: хоть литрами в себя зелье вливай, голова все о том же соображает, а на душе еще муторнее. С Варварой бы — как с бабой, да тоже не поможет. А — почему?
Очнулся — стоит он у ее дома.
Коленом открыл дверь, прошел в сени, другую дверь на себя рванул, шагнул через порог и сразу услышал:
— Пожалей меня. Не мучь. Уходи.
Егор мотнул головой — шапка слетела, вперед ступил, пошевелил плечами — полушубок на пол.
— Уходи. — Варвара потянулась к нему, но Егор как бы отмахнулся:
— Не гони. Сам уйду, когда надо будет. И сядь. И сиди. И отвернись. Чтоб я глаз твоих не видел. Больно много в них… всякого.
— Тогда… зачем пришел?
— А некуда мне больше… Люблю я тебя, наверно. Очень, к тому же… Да разве в этом дело?
— Человек ведь я, — Варвара вся к нему тянулась, но он стоял так недвижимо, что она только пальцами рук шевелила в воздухе, да и то боязливо. — Сил моих нету…
— Жару-то в тебе сколько, — сказал Егор. — Пахнешь вся огнем-то своим… Да нельзя. Еще муторнее станет. Потом-то.
Варвара, покачнувшись, тяжело отошла к окошку, спросила тоже тяжело:
— Чего ж ты от меня хочешь?
— Не знаю. Раньше вроде бы знал. Можно, конечно, и твоей точкой зрения воспользоваться. Но все равно душа на свое место не вернется. Другое ей что-то требуется.
— Тогда забудь про эту дверь! — шепотом крикнула Варвара. — Уходи! К жене своей!
— Жены моей не задевай, — строго посоветовал Егор. — Ну как ты понять не способна…
Зарыдала Варвара в голос. Всей своей красотой упала на кровать, забилась.
И не слышала, как подошел Егор, долго стоял над ней — ну ровно над могилой, — смотрел на голубенькие жилки на белых ногах, долго смотрел — голова заболела.
— Мне, может, тебя сильнее охота, чем тебе меня, — сухим голосом выговорил он, — да., тем пустее потом-то будет. Знаю.
— Выворотень ты, выворотень! — сквозь рыдания крикнула Варвара. — Сам упал и мне жизнь придавил!
Изо всех сил хлопнул Егор дверью, чтобы не унести в ушах плач.
Шагал он по улице, держа в руках шапку и полушубок. В волосы набился снег, а в распахнутом вороте и на лице таял.
Оделся Егор на ходу, еще больше замерз — там, внутри себя. Может, и выворотень он. Только — что его корни выворотило? Какая сила его опрокинула?
Мимо своего дома прошел Егор, не заметил. Лишь где-то, уже за поселком, во тьме кромешной, оступившись по колено в снег, опамятовался. Обратно он почти бежал, будто вспомнил о чем-то, торопился рассказать Анне; перешагнул порог, заговорил: