Феликс Петрович молча ругал проклятую болезнь. Забота Муравьева его раздразнила. «Надо собраться с силами», — подумал он. Мимо повозки проезжало начальство. Они скакали, сидя в седлах прямо и гордо. А он болтал ногами и держался за живот. Нет, так нельзя! Он вскочил, отвязал от повозки коня, оседлал его и поравнялся с Муравьевым. И вовремя! Их нагнала группа офицеров, все его знакомые. Адъютант Баратынский, брат поэта Баратынского, с которым Феликс регулярно переписывался; капитан Муханов, адъютант начальника штаба генерала Киселева; Комаров, симпатичный весельчак. Феликс Петрович оживился. Они разговорились. Мимо их группы проскочила карета с каким-то генералом. За ней скакал адъютант. Оказалось, это был Егоров. Разумеется, он присоединился к ним. Феликс и Муравьев после встречи в корчме его не видели. Егоров был все тот же: ладно сидящая форма, кивер слегка сдвинут набок, тот же насмешливый и дерзкий взгляд. Феликс Петрович закипел от гнева. У него снова появились боли в животе.
— Ну и как вам тут, господа? — вопрос Егорова относился к Феликсу и Муравьеву. — Здесь не как в Петербурге. Не похоже на прогулки под руку с дамой по аллеям тенистого парка на берегу Финского залива.
«Значит, он меня видел», — мелькнула мысль у Феликса. Именно так он прогуливался с мадам А. Б. тем вечером в имении дипломата Билибина, расположенном над берегом Финского залива. «Каков подлец», — подумал молодой человек.
— О прогулках тут и речи нет, — сказал Баратынский, не знавший, какой смысл вкладывал Егоров в свои слова. — Но одно дело ехать в карете, а совсем другое верхом.
— Не завидуете ли вы генералу? — спросил Комаров и добавил, что он бы не завидовал.
— Почему бы и нет? Чего, вы считаете, ему не хватает?
— Да нет, ничего. Все у него есть, — ответил Комаров с видимой насмешкой. — И хорошее состояние, и молодая, красивая жена, и годочки позади…
— О, не за генеральских ли жен вы беспокоитесь? — подмигнул ему Егоров. — А генеральские адъютанты на что? Не для того ли, чтобы утешать их?
Феликс Петрович не поверил своим ушам. Если бы кто-то дал ему пощечину, и то понесенная обида была бы легче.
— Вы говорите пошлости! Возьмите себя в руки, Егоров! Не подлость ли с вашей стороны…
— О, рыцарь, что вы так остро реагируете? — перебил его Егоров и засмеялся громко и нагло. — Я, в сущности, поступаю благородно и никого не тревожу. Я не докладываю заинтересованным лицам об агрессивных поползновениях на некоторых их близких.
— Какой же вы подлец, Егоров! — возмущенно воскликнул молодой человек.
Адъютант бросил на него уничтожающий взгляд. Он покривил рот в злой усмешке и сказал громко, чтобы слышали все присутствующие:
— Господа, вы слышали? Если я не получу публичного извинения от этого человека, а вы свидетели нанесенной мне обиды, я найду способ защитить свою честь.
Капитан Муханов, который до сих пор ехал молча, авторитетно заявил, что дуэли во время войны запрещены. Баратынский попытался заступиться за Феликса Петровича, но тот, охваченный справедливым гневом, заявил, что не намерен ни перед кем извиняться, тем более перед подлецом. Егоров равнодушно развел руками, желая сказать — видите, господа, моей вины в этом нет.
Группа распалась. Прежде чем рвануть вперед, капитан Муханов, который знал Феликса по юношеским еще встречам с общими приятелями, сказал ему с тревогой:
— К сожалению, Егоров отличный стрелок. А вы, насколько мне известно, предпочитаете стрельбе из пистолета чтение стихов Пушкина и Баратынского.
Вот такие неприятности встретились Феликсу Петровичу на пути в Браилу.
Через несколько дней части седьмого корпуса осадили Браилу. Главная штаб-квартира разместилась на окраине Хаджи-Капитании — невзрачного села со множеством собак, расположенного неподалеку от Браильской крепости. Там же поставили свою палатку Феликс Петрович и Муравьев. Все шло к тому, что осада продлится долго, и приятели могли продолжить начатые в пути споры, читать Евгения Онегина, записки Цезаря о Галльской войне, составлять доклады и писать статьи, а Муравьев мог позволить себе доскональное изучение Библии. Времени на все это было предостаточно. Войска вокруг Браилы копали глубокие окопы, устраивали укрепленные валы, осадная артиллерия подыскивала подходящие места для расположения пушек, а специалисты по осадным делам выдвигали различные предложения. Феликсу Петровичу стало ясно, что работы тут непочатый край. Что ему еще оставалось, кроме как писать письма, критиковать командование и вести ожесточенную словесную полемику со своим идейным противником Муравьевым. Их споры обыкновенно случались во время обеда и перед ужином. Тогда на их походном столике появлялись результаты добрых чувств главного надзирателя над императорской кухней. Тот не забывал соученика своего сына.