— Я буду вам писать. Юрий — мой кузен, я буду каждый день навещать его, буду заботиться о нем. Не тревожьтесь.
Софья говорила тихо, в ее голосе слышалась печаль. Перед ними у причала покачивался «Соперник». На бриг поднимались матросы, возвращавшиеся на фронт после излечения от ран и болезней, некоторые из них все еще с перевязанными головами или руками. Они шумели, смеялись, громко разговаривали, покрикивали, но когда заметили Казарского, притихли и стали по стойке смирно. Софья легонько освободила свою руку. Пришло время прощаться.
Глава XIX
При Шумене все по-прежнему
Тревога в русском лагере оказалась ложной. Не Хусейн-паша устроил ночную заварушку, а один русский отряд обстрелял другой русский отряд на соседней позиции. Феликс Петрович, с саблей в руке, сквозь суматоху добрался до одного из адъютантов генерала Дибича и от него узнал истину. Вернувшись к Муравьеву, который все еще находился в неведении, он смог просветить приятеля.
— Что случилось? — спросил его Муравьев.
— Ничего серьезного. Одно наше подразделение, перемещаясь с правого на левый фланг, сбилось с пути и наткнулось на наш аванпост. Не разобравшись, они приняли друг друга за турок и начали стрельбу.
— И каков результат? Есть убитые, раненые? — спросил кто-то из слушавших объяснения Феликса.
— Еще толком не известно. Говорят, что нет.
— Что ж, в таком случае пойдем отсюда, — предложил Муравьев.
— Куда? К нам? — Предложение приятеля не понравилось Феликсу. — Там опять придется корпеть над бумагами, а здесь у Саши еще вино недопито.
Вместо того, чтобы вернуться в свою палатку и заняться составлением документа, относящегося к юридической системе Волошского княжества, они направились к палатке Саши Суворова. Тишина и спокойствие вновь воцарились в лагере.
Приятели, собравшиеся у Суворова, решили успокоить нервы партией в вист, и Феликс дал волю своим чувствам:
— Ничего странного в том, что мы стреляли в своих. Мы разбросаны на семьдесят верст, толком нет ни связи, ни порядка. Нами командуют старые замшелые генералы, которые воюют так, как воевали еще до Наполеона.
Разглядывая свои карты, Комаров и Муханов одобрительно хмыкали.
— Почему как до Наполеона? — спросил Саша.
— А потому. Эти французские специалисты старого режима ничего, кроме планирования строительства валов и редутов, не умеют.
— Имеешь в виду генерала Доврэ? — спросил Муханов. — Если его, то я с тобой полностью согласен.
— Я рад, что наши мнения совпадают, — продолжал Феликс. — Не кажется ли вам, что наши дела под Шуменом — это воистину стратегическая дикость.
— Не слишком ли сильно сказано? — усомнился Саша Суворов.
— Ни в коей мере. Мы находимся здесь, в двадцати верстах от нас — князь Евгений, в двадцати от него — генерал Иванов, в Костеше — генерал Ридигер… Вопрос: почему мы пользуемся стратегией Доврэ, а не стратегией Суворова, которая поразила весь мир?
Никто не отозвался на вопрос Феликса.
— Я думаю, — продолжал он, — что это лихорадка виновата. У солдат она поражает тело, а у генералов — голову. Если бы я оказался на месте главнокомандующего…
— И что бы ты сделал? — с ироничной усмешкой спросил Саша Суворов.
— А вот это: пришел, увидел, победил. Переправляемся через Дунай. Никакой Анапы, никакой Браилы. Наш левый фланг — Варна, правый — Силистра. После их взятия преодолеваем Балканский хребет и спускаемся к Адрианополю. И все: подписываем мир, и не какой-то там половинчатый, а мир без компромиссов.
Феликс Петрович бросил карты и поднялся с места. Охваченный каким-то внутренним пламенем, он притягивал внимание собравшихся.
— Мир без компромиссов! Полная политическая и экономическая независимость балканских народов: Греции, Сербии, Валахии, Молдавии и непременно, — подчеркнул он, — Болгарии.
— Да, ничего не добавишь! Ты, дружище, одним махом решил Восточный вопрос. Полностью поддерживаю, — усмехнулся капитан Муханов.
Дни под Шуменом протекали тяжко, скучно и медлительно. Хусейн-паша продолжал прятаться за стенами крепости. Русские генералы строили редуты. Турки время от времени делали вылазки на мелких лошадях, беспокоя строителей редутов, и, расстреляв запас пуль, убирались за крепостные стены. Феликс Петрович все также писал письма своим приятелям. Двадцатого июля он написал Кривцову двадцать первое письмо.
«Мы продолжаем есть, пить, спать, раскладывать пасьянсы и играть в карты, да еще дрожим от лихорадки. Есть у нас и новое занятие — строим редуты. Из всех этих занятий самые пагубные — лихорадка и редуты. С лихорадкой все ясно, скажешь ты, но почему рядом с ней стоят редуты? Ты спросишь — почему они так вредны? Хорошо, отвечу: всякий праздный генерал, то есть такой, который ничем не занят (а таких в штаб-квартире немало), каждое утро отправляется к аванпостам, чтобы провести время и выказать свои неимоверные военные познания. Там он выбирает место для постройки нового редута. По этой причине количество редутов растет. Здесь у нас имеется достойный, храбрый и известный своей ученостью генерал Деврэ. Он является сторонником французской донаполеоновской школы — линейная тактика и фортификационные системы. Этот ученый генерал дал своей системе редутов громкое название (как картине, выставленной на продажу) — «блокус офензивус». Название громкое — дело вредное…